А у Нюры Есауловой ее Ваня с войны не пришел. Он даже не успел с фронта прислать ей ни одного письма. И где он погиб, где его могила, Нюра так и не знает. И все же эта неграмотная, одинокая женщина не дала умереть от голода и холода двум своим малолетним детям, которых они с Ваней произвели на свет Божий накануне войны. Люба родилась раньше на год, а Валерка – когда отец его уже ушел на фронт. Для этой незащищенной семьи тяжелые испытания начались сразу, как началась война. Детей Нюра отвезла в деревню, к сестре, в Тульскую область. А в сорок втором, после освобождения деревни от немцев, она привезла их оттуда полуживых. Как ей хватило сил это сделать и как удалось вернуть детей к жизни, она сама рассказать не могла. Слов для этого она не знала. «Просто, – рассказывала она, – поехала и привезла». А дома, в Москве, не было ни дров, ни пищи. Спекулировать было нечем. Работала на фабрике всю войну. Тем и выжила. А как выжила – рассказать тоже не могла. Просто работала. Получала карточку. А потом война кончилась. И опять работала. А дети, наконец, выросли сами, как могли устроились в жизни. Теперь у Нюры пятеро внуков. Ей уже скоро, наверное, будет девяносто. На улицу она уже не выходит. Иногда я вижу ее, как и Валю Богатыреву, на балконе. И зрение, и память ей тоже пока не изменяют. Мы с ней всю жизнь были добрыми соседями.

А в нашей квартире в маленькой комнате всю войну жили две фабричные подруги – Мария Васильевна Шакулевская и Анна Самойловна Закурская. О них у меня особые воспоминания.

Мария Васильевна (все ее звали просто Марусей) тогда, в начале тридцатых, была старше своих соседок по общежитию. У ней была другая судьба. Много трудного и трагического ей уже пришлось пережить до того, как она поступила на фабрику и получила койку в общежитии. Когда она родилась, ей самой точно было неизвестно. В паспорте год ее рождения был записан 1898-м. Она говорила, что один или два года ей пришлось прибавить к своему возрасту, чтобы быть принятой на работу. Родилась Мария Васильевна в Польше, в предместье Варшавы Праге. И была она полькой. И по-польски она была вовсе не Васильевной, а Валеевной и фамилия ее была изначально не Шакулевская. Однажды, находясь в командировке в Варшаве, я решил поискать ее родственников или хотя бы однофамильцев. В огромной книге телефонных абонентов я не нашел ни одного с такой фамилией. Встречалось много Сакульских, но не нашлось ни одного Шакулевского. Я рассказал об этом Марии Васильевне по возвращении в Москву, и она согласилась с моим предположением, что, возможно, ее фамилия и была Сакульская. Видимо, когда она, волею судьбы, оказалась в России, какому-то писарю оказалось удобнее записать ее Шакулевской. А ей тогда было все равно – «хоть горшком назови». Первая мировая война безжалостно вырвала ее из дома, лишила родных и близких, обрекла на суровые испытания. Начались скитания в потоке беженцев в 1915 году в связи с большим немецким наступлением и оккупацией Польши. Случилось так, что четырнадцатилетняя девочка сразу и навсегда потеряла свой дом, своих родителей и всех родственников. Теперь приходится гадать, как ей удалось выжить, преодолеть отчаяние и лишения, которым с тех пор не было конца. Мария Васильевна рассказывала о том, как ее вместе с другими беженцами заставляли рыть окопы для обороняющихся русских войск, о скудном пайке, который она получала за тяжелую работу, об опухших своих ногах в осеннюю слякоть и холод, о холодных сараях-бараках, в которых люди не жили, а ночевали, о болезнях и смертях и все-таки о добрых людях, не жалевших куска хлеба, тепла и своего сочувствия несчастным мученикам войны. Случалось, что на следующий день они сами оказывались в этом потоке горя и лишений, но сегодня они делились, чем могли. Рассказывала Мария Васильевна и о том, как однажды она должна была умереть, заболев тяжелой простудой. Но, где-то под местечком Негорелое, ее приютила крестьянская семья и отогрела, спасла от смерти, выходила девочку к следующей военной весне. И здесь произошло чудо! Тут же, около Негорелого, случайно она встретила свою родную тетку – сестру отца, которая жила в этих местах еще с довоенных времен. Она прожила у тетки до тех пор, пока новые вихри судьбы не закружили ее в новом страшном водовороте революции и Гражданской войны. В семнадцать лет судьба свела ее с таким же молодым парнем, как и она. Может быть, на год-два он был постарше ее. Был он сильным, здоровым и добрым рабочим человеком и влюбился в сироту. Да недолго грело их счастье. Парень-то был еще и революционером. Призвала его революция на борьбу за счастье трудового народа. Рассказывала Мария Васильевна, что мужа ее назначили комиссаром. Память ее не сохранила подробностей скитаний по фронтам. Она ушла на Гражданскую войну вместе с мужем и была определена швеей в походную швейную мастерскую. В железнодорожных вагонах она и отступала, впереди мужа, под натиском белых и наступала вслед за ним на деникинском и врангелевском фронтах в 1919–1920 годах. В ее рассказах упоминались стоянки на железнодорожных колесах под Харьковом, на станциях Лозовая и Синельниково, в Екатеринославе и Мелитополе. А когда, бывало, она слушала песню про Каховку, то заливалась горькими слезами. Здесь оборвалось ее счастье. Муж ее, комиссар Красной Армии, в этих местах попал в плен и был расстрелян белогвардейцами. А уже после гибели мужа родила она сына. Вместе с младенцем довоевывала она в походной швейной мастерской Гражданскую, а после снова вернулась к родной тетке в Негорелое, да не одна, а с сыном.