– Что?!

– Да ведь люди-то не деревяшки, сэр. От этого никуда не уйдешь. О, со мной-то все в порядке, можете не сомневаться. Алф – парень верный. Я ведь говорила вам, что он служит на корабле стюардом и мы поженимся, когда он вернется.

Оба немного помолчали; Стефен с возрастающей симпатией смотрел на Дженни.

– Ты, как видно, любишь его.

– Да, как видно, сэр. – Лукавая улыбка на миг озарила ее молодое, свежее личико. – Он куда старше меня, конечно. И должна признаться, если бы не те две кружки пива, что я выпила тогда в «Благих намерениях», я бы ни за что не сдалась. Но конечно, я могла бы нарваться на парня куда хуже. Алф-то все-таки порядочный. И образованный. Он любит музыку и сам научился играть на губной гармонике.

Новая пауза.

– Что ж… нам будет очень недоставать тебя, Дженни.

– Мне тоже будет недоставать вас, сэр. Должна сказать, уж очень вы были ко мне добры. Не то что другие.

– Кто же это?

– Ну, перво-наперво – отец-наставник, сэр. Должна сказать, уж и задал же он мне трепку перед тем, как уволить.

– Значит, ты уходишь не по своему желанию?

– Ах что вы, сэр. Мне это совсем ни к чему…

Я ведь себя кормлю, родителей моих давно нет на свете. Но отец-наставник сказал, что нельзя такую заразу держать в доме, когда тут живут трое молодых мужчин, и прогнал меня.

Стефен прикусил губу. Поглядывая исподтишка на девушку, он заметил, что, несмотря на обычное спокойствие и добродушие, она выглядит бледной и расстроенной. Он мог бы поклясться, что в ней нет ни капли испорченности.

– Дженни, – поддавшись внезапному порыву, сказал он, – я, конечно, не хочу вмешиваться в распоряжения отца-наставника. Но надеюсь, ты приняла все необходимые меры… позаботилась о больнице и прочих вещах.

– Я не пойду в больницу, сэр. У меня есть своя комната. И я договорюсь с миссис Кетл. Она повитуха, сэр, и, говорят, очень ловкая.

– Ты уверена, что все будет в порядке?

– О, можете обо мне не беспокоиться, сэр. – Впервые в ее голосе прозвучала нотка огорчения. – Только бы я вам не причинила никаких неприятностей. Ведь все открылось и насчет той работы в школе рисования, что вы мне устроили. И отец-наставник, по-моему, очень разгневался.

Это сообщение несколько расстроило Стефена. Однако ему было сейчас не до себя – его искренне тревожила судьба Дженни, он восхищался ее мужеством и здравомыслием и возмущался тем, как с нею обошлись. За последние месяцы он очень привязался к ней, и сейчас ему хотелось чем-то проявить свое доброе к ней отношение. Он отвернулся, застенчиво порылся в бумажнике и подошел к девушке.

– Видишь ли, Дженни… Я вовсе не хочу обидеть тебя, но ты так много для меня здесь делала… и потом, сейчас, в твоем положении, это тебе очень пригодится. Я хочу, чтобы ты приняла это от меня.

Он неловко сунул ей в руку пятифунтовую бумажку, которую сложил вчетверо, чтобы не так было заметно, какая это крупная купюра. Но к его изумлению, она стремительно вскочила и попятилась, не желая брать деньги.

– Нет… Я ни за что не возьму.

– Но, Дженни… ты должна…

Дженни была не из плаксивых, однако сейчас, после того, что ей пришлось вынести за этот день, горячие слезы брызнули из ее глаз.

– Нет, сэр, я не могу… я же ничего для вас и не делала…

В эту минуту – она все пятилась, а он наступал на нее, протягивая деньги, – дверь отворилась и вошел отец-наставник. Воцарилась мертвая тишина. Достопочтенный Криспин Блисс стоял точно громом пораженный. Затем он сухо сказал:

– Можешь идти, Дилл.

Дженни повернулась и в отчаянии, обливаясь слезами, направилась к двери, но у Стефена, несмотря на его смущение и виноватый вид, все же хватило присутствия духа воспользоваться ее растерянностью и сунуть деньги в карман ее жакета.