С таким обетом поэт перенесся на несколько лет на юг России в 1820 году. Южная природа, новые люди, начиная от кавказцев, крымских татар, цыган, молдаван, евреев до образованных военных, среди которых поэт встретил искренний привет, разбудили лирику Пушкина в новом направлении. Уже в Киеве и в деревне Каменке Пушкин написал несколько первых чудных элегий, как «Увы, зачем она блистает минутной нежной красотой!», «Редеет облаков летучая гряда» и др. Февраль 1821 года Пушкин проводил в Киеве после объезда Кавказа и Крыма.

Здесь он отдался антологическим сюжетам классической поэзии и байроновской разочарованности. Таврида, море и любовь воспеты им в нескольких стихотворениях, и одно из них уже знаменует новый расцвет лирики Пушкина. В Каменке Чигиринского уезда Киевской губернии поэт вспомнил «задумчивую лень» в Таврических горах:

По-видимому, Пушкин переродился. Теперь он «поклонник муз и мира, забыв молву и жизни суеты» (I, 236), готов каяться в своих желаниях, мечтах. После восторгов от природы, любви наступает период недовольства и жизнью, и собой (I, 259). Но про себя поэт сочиняет подражание Шенье «Кинжал», приветствует восстание за свободу греков и порывается на войну, подражая Байрону. Вести о смерти товарищей, знакомых вызывают в Пушкине глубокие элегические сетования. Это третья, выдающаяся черта лирики Пушкина после пафоса от вольнолюбивых надежд и любви. «Гроб юноши» 1821 года, «Элегия» – «Умолкну скоро я», «К Овидию» содержат уже горячие выражения о посмертных воспоминаниях поэта:

Прямолинейный герой «Руслан» сменился «Кавказским пленником», и в посвящении новой поэмы 1821 года Раевскому Пушкин, сливаясь с героем своей повести, говорил:

Поэзия Пушкина приобрела теперь, по его собственным словам, «страстный язык сердца» (I, 255), раскаяние в «безумствах и страстях» прошлого. Приступая к «Евгению Онегину», поэт многое передумал. Веселость его сменилась скукой, а «либеральный бред» – благоразумием (Письма VI, 62). 1823 год открывается многознаменательным стихотворением Пушкина «Телега жизни»:

Поэт представлял себе уже и полдень, и вечер жизни. Он испытал искушения злобного гения, разуверился в возвышенных чувствах, свободе, славе и любви. Он вложил в Онегина с первой главы «резкий охлажденный ум» и провел параллели между собой и героем своего романа:

Во II главе «Евгения Онегина» поэт, презирая людей, жизнь, преклоняясь перед смертью, ставит своей целью «звуки», которыми бы желал «печальный жребий свой прославить» (III, 279).

Теперь он достиг «сладких звуков», но еще – не молитв, хотя и писал брату в 1823 году: «Я обратился к евангельскому источнику». Но страсти, жизнь среди южного общества Кишинева и Одессы составляют преобладающе жгучий элемент лирики Пушкина: