Свинья погуляла, к хряку её водил на ферму.

– Как же, води-ил, это она тебя водила.

Может, и она, дышло ей в бок, главное, что покрылась. Поросята вон какие дорогие сейчас.

– Ой, какие мы заботливые да рассудительные стали, может, таким и будешь?

– Дык, и буду. Не мори только голодом, дай пожрать, духу во мне не осталось.

– И-ых…

Вот тогда-то, когда тащила свинья Митьку по бурьянам, и потерялись документы. На другой день ходил искать, ничего не нашёл. Зашёл на ферму, где со сторожем провёл ночь, там тоже никто никаких бумаг не видел. Дома оставалась лишь трудовая книжка. В ней была одна запись – чабан бригады №1 колхоза «Заветы Ильича».

Правду говорят в народе: Бог бережёт детей и пьяниц. Уцелел на войне. Зимой, в пургу и жестокий мороз, не раз привозила его лошадь пьяного, полузамёрзшего, домой. Мать, причитая, оттирала его снегом, смазывала окоченевшие руки и ноги гусиным жиром. Отходил, живучий был. Уже не надеялся на военную пенсию, а вот будет всё-таки она у него, потому как ещё и везучий.

Нельзя сказать, чтоб Матвей совсем уж никчёмный был в хозяйстве. Нарубив в посадке прутьев, сделал плетень, и очень даже неплохой с виду. Но топлива, как всегда, не хватало, и мать потихоньку, помаленьку обламывала сухие хрупкие палочки, пока не кончалась изгородь. Несколько раз по весне сооружал хозяин новую загородь, да где ж ей удержаться, коли топка – солома, бурьян, корешки от подсолнухов – кончалась уже в марте, ну а потом – что где попадётся.

В редкие трезвые дни Нина подшучивала над мужиком, рассказывая байки про кацапов, к которым причисляли Митьку на хуторе.

Вот нашли два кацапа серп, стали рассматривать и думать, что бы это могло быть.

Ваньк, ет чё такое?

– Дык, не знаю, но точно это что-то куда-то лезет.

Привязал Ванька к ручке серпа верёвку и давай крутить вокруг себя. Не рассчитав, резанул другу по шее. Полилась кровь.

– Вот видишь, я же тебе говорил: это что-то куда-то лезет.

Митька слушал, добродушно посмеивался, мать же, рассказывая, хохотала.

Или ещё. Выросла у кацапов на крыше сарая трава.

– Ваньк, траву-то можно корове скормить.

– Дык, давай скормим.

Стали корову на крышу тащить. Дотащили до самого верха и пустили – ешь. Она же, дура, свалилась и сдохла. Ха-ха-ха!

– А вы, хохлы, лучше, да? – не выдерживает Митька. Да я с хохлом рядом с… не сяду.

А вот поди ж ты, живёшь с ними, хохлами.

После назначенной военной пенсии можно было бы и не работать. Перестали бедствовать, ещё и дочери могли выделить с полсотни детишкам на молочишко. Пасти овец стало совсем невмоготу, ныли фронтовые раны, больше всего нога донимала. Но сторожем-то можно… В колхозной ведомости значилась фамилия жены, а работал Матвей, зарабатывая добавку к минимальной пенсии своей хохлушке. Сейчас 12 рублей, а года через два рублей 15—16. И то хорошо. Но разве ж этот кацап, развесёлый курский соловей, может жить без приключений?

Ночью на колхозном току кого только не было. И пешком, и на велосипедах, и на телегах – кто как мог добирался к неблизкому злачному месту, потому как всем нужно зерно. Плата у всех одна – бутылка самогона.

Еле ворочая языком, звонил ночью председателю колхоза, дескать, ты, дорогой наш Лисичёнок, не беспокойся, старший сержант не спит на боевом посту. Председатель терпеливо выслушивал бывшего чабана, поддакивал, соглашаясь со всеми пьяными доводами, потом мягко сворачивал разговор.

Ладно, Антонович, мне пора отдыхать, а ты там построже со всеми просителями, гони их в шею.

– Есть, товарищ председатель, ни одной души уже нет, всех послал к едрёной матери.

Почему строгий председатель не принимал никаких мер к вечно пьяному сторожу, так и осталось непонятным.