Эх, мог бы и получшевыбрать!

У жертвенника священник повернулся и жестом показал Мириам встать на колени. Она поспешно опустилась, держа Мануила прямо перед собой. Священник так же жестом показал Иошаату встать рядом с Мириам.

– Принимаю голубя в жертву за всесожжение, – тонким голосом сказал священник, взяв в руки первого голубя, – в очищение дщери Израилевой по заповеди Моисеевой.

Он неуловимым движением свернул шею голубю, открутил ему голову и покропил кровью жертвенник. Затем ножом вскрыл его, отбросил внутренности в кучу золы в стороне от жертвенника, ловко переломил крылья голубю и отработанным жестом кинул белую окровавленную тушку в жертвенный огонь. Затем повернулся к Иошаату и взял второго голубя.

От входа донесся какой-то шум, послышались голоса. Присутствующие невольно повернули головы. Иошаат тоже оглянулся и увидел равви Менахема, вошедшего вместе с дряхлым, с трудом передвигающимся старцем, высохшим, как нитка, выдернутая из савана.

– Цевеон! – зашептались люди. – Цадик Цевеон!

Священник недовольно кашлянул, привлекая внимание к себе.

– Принимаю голубя в жертву за грех, – в голосе его Иошаату послышалось недовольство, – в очищение дщери Израилевой по заповеди Моисеевой.

Священник взялся за шею голубя, тот вдруг забился в его руках. Священник резко рванул, отрывая голубю голову, торопливо окропил жертвенник. Несколько капель попали на лицо Мануила, и он, проснувшись, захныкал. Мириам, перепуганная, стала его тихо утешать.

Цадик Цевеон в сопровождении равви Менахема медленно прошел сквозь толпу к жертвеннику, остановился, покачиваясь и разглядывая Иошаата, потом повернулся к Мириам. Священник жестом показал ей подняться с колен. Цадик Цевеон протянул руки к Мануилу, взял его из рук оробевшей Мириам и снова замер, покачиваясь и разглядывая младенца на своих руках. У Мириам захолодело сердце, потому что она увидела забрызганное кровью голубя лицо Мануила, но старческие глаза не заметили этого.

– Долго я ждал, – дрожащим тонким голосом сказал цадик Цевеон и замолчал.

Священник кашлянул, дощипывая голубя.

– Объявляю тебя очищенной по закону Моисееву, – сказал он торопливо.

– И вот я дождался, – вздохнул цадик Цевеон.

Священник кашлянул еще раз и оглянулся в поисках горшка для варева.

– Отпускаю тебя с миром, дщерь Израилева, – закончил он и строго оглядел собравшихся.

– Ныне отпускаешь раба Твоего, – нараспев сказал старец, – раба Твоего, Владыко, – он снова замолчал, покачиваясь и собираясь с силами. – Владыко, по слову Твоему, – он еще помолчал. – По слову Твоему с миром…

– О благочестивый Цевеон… – нетерпеливо начал его священник, отирая руки.

– Свет к просвещению язычников… – продолжал нараспев цадик, не слыша ничего из-под толщи своих лет.

– О праведный и наиблагочестивейший Цевеон!..

– …Славу народа Твоего Израиля…

– Воистину так! – вдруг выкрикнул Иошаат, не выдержав.

Вот он – его час, он дождался! Дождался признания его Мануила, дождался из уст праведного старца, живой реликвии Храма, слов, сказанных здесь же, в Храме, при стечении народа, слов, которые постоянно звучат в его душе!

Цадик Цевеон долго смотрел на Иошаата, погруженный в свои мысли, потом передал Мануила обратно в руки Мириам, еще постоял, покачиваясь.

– Се, лежит Сей… – он накрыл ладонью высохшей, словно слетевший со смоковницы лист, лоб Мануилу.

– Агнец Божий! – раздался чей-то резкий выкрик.

Иошаат растерянно оглянулся. Престарелый Цевеон поднял руку и поднес к своим полуслепым глазам.

– … На падение и на восстание многих в Израиле и в предмет пререканий, – сказал он, продолжая удивленно рассматривать свою ладонь.