– Какие… Не знаю, какие ваши, а наши уже не те. Что ж, пусть будет Илья, Илья и Марина. Поиграем в молодых. Вы что-то спросить у меня хотели?

– Да, хотел поподробней услышать об этой семье, о семье Петра Сергеевича. Чем жили, как умерли… Что случилось с Ильей.

– Вы на него не похожи.

– Это я уже понял.

– Что вы поняли?

– Что я не похож на Илью Гуреева, жившего когда-то на вашей улице. Вы его хорошо знали?

– Да как вам сказать…

– Росли, наверное, вместе. Вы ведь тут живете с рождения, я угадал?

– А как вам лучше? Могу сказать, что никакого Ильи не помню и знать никогда не знала. Полагаю, так вам будет удобнее, – теперь в голосе появился сарказм, явно ей чуждый, неумелый, и некая снисходительность. – Я угадала?.. Вот что, гость дорогой, мы с вами ведем тут разговоры, которые не следует вести на пороге. На пороге не следует вести никаких разговоров, все слова на ветер. Заходите в дом, там и потолкуем. Вижу, желание у вас есть, а решимости маловато. Идемте, – Марина распахнула дверь настежь, придерживая ее рукой, – чего уж там. Вы, должно быть, издалека прибыли, устали с дороги. Идемте, согреетесь в тепле, помянем ваших родственников. Я не одна живу, с мужем, так что приставать к вам не стану, не бойтесь.

***

Илья расположился в кресле, застеленном покрывалом в синих по голубому ромбах, а Марина устроилась на стуле, в двух метрах поодаль, прямо напротив него через журнальный столик. Стены комнаты были обиты коврами в аляповатых узорах восточных мотивов, пол выстлан паласом в желто-синюю шахматную клетку. Вдоль стены покоился внушительных размеров диван под покрывалом-близнецом кресельного, выбеленный потолок украшала желтого металла люстра в пять матовых плафонов, стилизованных колокольчиков, три из которых разом вспыхнули лимонным цветом. В небольшой комнате было одно оконце, и пришлось воспользоваться электричеством, чтобы не создавать вокруг нечаянной встречи ауру интимности. Впрочем, лик Спасителя, глядящий на них сверху, из красного угла, был исполнен столь колоритно и строго, что, казалось, исключал всякое бесцеремонное уединение в этих стенах.

– Знаете, я должна вам сказать, что если бы… если бы не некоторые обстоятельства, я не стала бы с вами говорить. Вы можете мне сказать правду, кто вы и зачем вы здесь? Если не можете, просто промолчите. У меня сохранились кое-какие фотографии Ильи, правда старые, но дело даже не в них, все гораздо проще. Покажите ваши руки.

– Лучше я покажу вам свой паспорт, Марина. Мне неприятно, что вы меня в чем-то подозреваете, – свободным, не без изящества движением гость достал документ из кармана, раскрыл его на титульной странице и выложил на журнальный столик, – это не располагает к откровенности. Вот, взгляните. Этот Илья похож на меня?

Ладонь Марины неспешно прошлась по волосам, будто ощупью хотела удостовериться, на месте ли они, не пропали куда. Похоже, она тянула время, пытаясь собраться с мыслями. Был то сумбур нахлынувших воспоминаний, связанных с преобразившимся Ильей Гуреевым, которого она когда-то, судя по всему, неплохо знала, или просто стеснялась своего излишне домашнего, в буквальном смысле слова халатного вида, в котором принимала свалившегося как снег на голову странного гостя, мужчину весьма импозантного и ухоженного. Халатик, в который сейчас Марина куталась, имел солидный стаж носки и цвета в нем, некогда по-узбекски броские, теперь смешались в рабочую палитру пейзажиста, корпевшего над сумрачным лесом.

Гость же, напротив, красовался перед ней распахнутой на широких плечах светло-коричневой кожи курткой, под которой сверкала белизной стильного покроя рубашка, расстегнутая на верхнюю пуговицу. Движения его и осанка источали уверенность, а взгляд был мягким, но цепким. В густых усах и окладистой, барской бороде, пальца в два толщиной, за вежливым деловым тоном было легко прятать ухмылку.