Подавив внезапную робость, Орфин поспешил к нему. Священник назвался настоятелем Лукрецием и ласково улыбнулся ему. Орфин представил, как они смотрятся со стороны – массивная фигура в красном, за которой едва поспевает тощий хлыщ в пыльно-черном пальто. Вскоре они вышли в пятно света, падающего из отверстия в потолке. Теперь провожатый не казался таким огромным – не великан, а упитанный дядюшка в красном халате. Его оплывшее лицо с бусинами глаз излучало благодушие. Ступал он величественно и неспешно.

Жемчужно-белые коридоры ветвились и петляли. По настенным желобам сочился жидкий свет. Отовсюду доносился перезвон стеклянных занавесей – здание словно дышало этим звуком. Все проходы были занавешены нитями из бусин, и любое движение сквозь них сопровождалось мелодичным звоном.

По пути настоятель завел мягкий участливый разговор. Как, мол, ты себя чувствуешь в Приюте, сумел ли ощутить покой за проведенные здесь повороты часов. Наконец они вышли на балкон, откуда и впрямь открывался отличный обзор. Орфин прильнул к балюстраде, шаря взглядом по головам, перескакивая от одной черной макушки к другой. Он всматривался так отчаянно, что поплыло перед глазами. На миг вместо вялой толпы он увидел всполохи ярких цветов, пульсирующих в ритмичном движении. Зажмурившись, мотнул головой, и всё вернулось в норму.

– Я понимаю твою тоску, дитя, – сказал Лукреций, опуская массивные локти на парапет рядом с Орфином. – Многие надеялись отыскать в Пургаториуме ушедших близких. Но никому не удалось. Память – лишь источник мучений. Не держись за нее так крепко.

Пару раз Орфину мерещилось, что он выхватил похожее лицо, но нет, всякий раз это оказывалась не она.

– Все эти ребята, – Орфин кивнул вниз, – они как раз отказались от памяти, да?

– Они приобрели нечто большее. Покой.

Всё больше прихожан, причастившись, таяло в темноте коридоров за колоннами. Риты здесь не было.

– Думаю, я пока не готов к такому, – ответил Орфин после затянувшейся паузы.

– Понимаю, – Лукреций кивнул. – Никто не просит тебя отрекаться от всех воспоминаний разом. Как и все, ты должен готовиться к Вознесению поэтапно. Что ж… – священник тоже смотрел, как медленно убывает толпа, – кажется, вот-вот настанет твой черед причаститься, дитя. Но прежде, возможно, ты хочешь спросить о чем-то?

Орфин кивнул и описал внешность Риты.

– Среди ваших прихожан когда-нибудь была такая девушка?

– Ты должен оставить эти тщетные поиски, – назидательно произнес Лукреций.

– Вы не ответили на вопрос… отче.

– Под твое описание попадают десятки. Однако сомневаюсь, что я видел твою подругу. А теперь – ступай…

– Постойте, у меня есть еще вопросы, – перебил Орфин. – Что произошло с парнем на сцене? Как те другие сделали ему венец? А вот эти, – он быстро кивнул на призраков-статуй, – они вообще люди?

Отец Лукреций поднял ладонь, прежде чем Орфин успел продолжить, и гулко от души засмеялся.

– Вижу, ты совсем недавно среди нас. Тебе предстоит долгий путь, но мы поможем и поддержим. Сегодня ты видел чудо Вознесения: душа того юноши отыскала покой и свет – к тому мы все стремимся. Венец для него сплели наши зодчие – в том их дар и талант: пурга покорна их рукам. И разумеется, стражи Приюта – такие же блуждающие души, как ты и как все, разве что немного крепче и сильнее. В том их талант. А теперь, – повторил он тверже, – ступай вниз. Передай исповедарю, отцу Геласию, что желаешь заплатить десятину.

– Что это значит?

– Обыкновенный обряд для прихожан Приюта. Не страшись, тебе станет легче после этого.

– Я мог бы заплатить сразу вам, отче, без посредников, – с этими словами Орфин достал на свет статуэтку ангела и протянул священнику.