Семён подошёл к сильно облезшему и полуразрушенному дому, который даже в теперешнем его состоянии был красив. Гармонию форм и пропорций анфилады окон, перемежающихся с колоннами, не смогли окончательно разрушить ни время, ни дожди. Шлинчак осторожно поднялся по крыльцу, не касаясь перил, которые теперь висели на красивой чугунной решётке. Открыл дверь. Она распахнулась с громким скрипом, а захлопнулась совершенно бесшумно, будто вспомнив свою молодость. И сразу же беспорядочный гул оглушил его. Голоса, шум передвигаемых предметов, шагов, льющейся воды, хохот, свист. Все эти звуки лились из-за бесконечных занавесок, шкафчиков, полочек, перегородивших когда-то великолепный холл и разделивших его на множество малюсеньких уголков и комнаток.

Люди сновали по узкому проходу между ними, занавеси развевались, приоткрывая скрытую за ними жизнь. Кто-то лежал на кровати, читая книгу, кто-то сидел за столом, кто-то ел. Люди занимались повседневными делами: разговаривали друг с другом, штопали одежду, готовили еду, ругались, спали, мыли, стирали, писали, чертили, шутили и смеялись.

Семён оторопело замер в центре всей этой круговерти. Проходящие мимо толкали его, протискиваясь, или вежливо отодвигали. Семён сделал шаг назад, чтобы уступить дорогу и толкнул что-то, находящееся за занавеской. Попадала посуда, кто-то начал кричать на него. На шум вышел Хельмут – Андрей. Он, улыбаясь, поманил Семёна и скрылся за шторой. Семён пошёл за ним следом и напоровшись на кровать, стоящую сразу за занавесью, упал на неё, не сумев остановиться.

– Чаю? – спросил Андрей.

– Ты здесь живёшь? – ответил вопросом на вопрос Семён.

– Да, это общежитие для семейных.

– Ты обзавёлся семьёй?

– Можно и так сказать. – загадочно, как всегда, ответил Андрей.

– Семён собрался начать задавать вопросы. Но Андрей остановил его.

– Поговорим позже.

– Позже? Ну уж нет, – взвился Семён. – Я пытаюсь хоть что-нибудь выяснить уже много дней подряд. И мне все говорят, что я узнаю всё позже. Моё терпение кончилось. Говори сейчас.

– Хорошо. Но не здесь. Может быть ты всё же выпьешь чаю сначала? – Хельмут достал завёрнутый в газету хлеб.

Это был сильный аргумент. Семён был очень голоден и набросился на еду, забыв о своих вопросах. После чая они вышли на улицу, и Семёну показалось, что он оглох. Настолько тихо было здесь, по сравнению с общежитием. Они шли по скудно освещённым улицам. Дождь продолжал моросить, умывая город перед сном.

– Как ты там живёшь? – спросил Семён. – Это муравейник какой-то! Что? Места в России не хватает, что люди сбиваются в такие кучи?

– Места много. Домов мало.

– А почему ты не живёшь в доме своей матери? – спросил удивлённый Семён.

– Я именно там и живу.

– Не понял…– поднял бровь Семён.

– Раньше весь этот особняк занимала одна семья. Семья моей матери, моих бабушки и дедушки. Но сейчас, я, как настоящий патриот, решил безвозмездно поделиться своей жилплощадью с нуждающимися товарищами.

– Рот Семёна открылся, но он не нашёл, что сказать.

– Каждый коммунист должен поступать именно так. – с улыбкой произнёс Андрей.

– И мне своей хатой придётся делиться? – испугался Семён.

– Если партия этого потребует, придётся и тебе делиться.

– Женой, надеюсь, делиться она не попросит? – разозлился Шлинчак.

– Может быть, попросит. – уже откровенно насмехался Андрей, но Семён не понимал шуток, когда злился. Дальше пошли рулады в адрес партии, которые невозможно записать. Андрей хохотал от души. Он уже познакомился с фольклором, которому матушка в детстве его не обучила.

– Да пошутил я! Успокойся! – попытался остановить парня Андрей.