И вот сейчас мать задавала ей вопросы таким же голосом. Конечно, Маринка уже давно не первоклашка. Кроме того, она не могла понять, отчего мать так вдруг стала придираться ко вполне безобидным фразам. Но испугаться успела.

– Мама, успокойся. Я ничего плохого не имела в виду. Но почему мне не может понравиться взрослый мужчина? Просто, как человек?

– Он годится тебе в отцы!

– И что? Вон Катька живет с другом своего старшего брата. Мам, живет, понимаешь? Как с мужем. И, заметь, совсем не выглядит несчастной.

– И что же он на ней не женится?

– Катька не хочет. Ей учиться еще три года. Да и не факт, что она с ним на всю жизнь останется. Зачем далеко загадывать? Ей сейчас хорошо, понимаешь?

– Хорошо – это как?

– Хорошо, мама, это – хорошо. Как у вас с папой было. Гармонично, если ты об этом. Вместе есть приятно, телевизор смотреть, по гостям ходить. И в постели хорошо. Он надежный, веселый и заботливый. Где среди моих ровесников такого найдешь? Катькин брат их сам специально познакомил, боялся, что она нарвется на какого – нибудь сынка – мажорчика, который попользуется и бросит.

– Значит, и ты так же хочешь, я так поняла?

– Хочу, не хочу – не вопрос! Просто, если встречу мужчину, не буду ему в паспорт заглядывать.

Маринка открыто посмотрела на мать. Во взгляде совсем не было вызова «вот, мол, я какая», была твердая убежденность в своей правоте. «А ничего я не сделаю, если она вот так возьмет и уйдет к какому – нибудь Беркутову. Мне только останется принять такого «зятя» и молчать в тряпочку». Неожиданно, эта мысль причинила ей почти физическую боль. Галина даже на миг зажмурилась.

– А если дети появятся?

– Дети? Катька уже сделала аборт, и дальше пока заводить ребенка не собирается. Но я с ней не согласна. Однажды тетя Ляля мне сказала, что душа ребенка сама выбирает себе маму и папу, и эти люди должны обязательно встретиться. Быть им дальше вместе или нет, это уже их выбор. Но грех в том, чтобы не дать возможности воплотиться душе ребенка. Я не хочу грешить. У меня ребенок обязательно родиться, а будет ли он расти с отцом или нет, это уж как получится.

Маринка, о чем-то задумавшись, отвернулась к окну.

«Вот так врывается чужой человек в твою жизнь и все ломает», – подумала Галина о Беркутове, – «На самом – то деле он по большому счету ничем не виноват. Даже, можно сказать, помог много нового узнать о дочери. Так бы и считала ее несмышленышем. После смерти Юрки я с ней так толком и не говорила ни разу. А ведь она безумно любила отца, его смерть для них с Ником была ударом похлеще, чем мне. Похоже, что она к Ляльке бегала плакаться. Ну и хорошо. Что я могла ей сказать, потеряв в жизни смысл? Ныть и обижаться на судьбу? Все случилось, как случилось.

– Мам, ты папу никак забыть не можешь, да? – Галина почувствовала дыхание дочери у себя на щеке. Маринка стояла рядом, обняв ее за талию и положив голову ей на плечо. Она уже давно переросла мать на десяток сантиметров.

– Да, наверное.

– И поэтому ты так среагировала на Егора Ивановича? Я заметила, как тебя перекосило, когда он сел в папино кресло. Прости, но ведь это глупо. Он неплохой мам, поверь. Просто чужой. Да и потом. Ведь совсем не обязательно, что он будет к нам ходить в гости, правда? Не было бы необходимости, он бы и сегодня не пришел. А ты его, буквально вытурила. Что он о нас подумал?

– Ну, что он там себе подумал, мне все равно.

– Если все равно, что же ты так нервничаешь? – Маринка хитро прищурилась и, быстро вышла из кухни.

«И, правда, что это я?» – Галина, словно не узнавая себя, бросила вороватый взгляд на зеркальную дверцу буфета. На нее смотрела женщина, которая выглядела так, как, если бы ее только что поймали на чем – то стыдном.