– Ударь араба по одной щеке и он поцелует тебе руку. Ударь по другой, и он будет целовать тебе ботинки, – дед любил повторять это расхожее среди офицеров его времени выражение. Но в жизни всё было с точностью до наоборот.

В ответ на резиновые пули и слезоточивый газ они стали кидать в нас бутылки с «коктейлем Молотова». Вскоре у них появилось огнестрельное оружие, и у нашей армии появились первые потери. Рейды нашей армии в арабские деревни и города приносили лишь временное затишье. А затем всё взрывалось с ещё большей силой.

И вот однажды двое рабочих-арабов напали на деда в его теплице. Это были молодые крепкие парни, вооружённые тесаками. Дед справился с обоими, несмотря на свой возраст, раздробив челюсть одному из нападавших и переломав ребра другому.

– Вам никогда не справиться со мною, – кричал он им вслед, когда солдаты увозили их.

Он продолжал верить, что их можно заставить жить как прежде, с помощью силы. Он не учёл лишь одного – им нечего было терять, и в этом была их сила. Он верил, что всегда будет сильнее, пока во время взрыва в самом центре Тель-Авива не погибла его любимая внучка Лиора.

Именно дед назвал её так – Лиора, «Мой Свет». И она действительно была для него светом. Из всех его внуков Лиора была единственной, кого он баловал и готов был проводить с ней всё своё свободное время.

– Я не люблю сюсюканий! – резко говорил он внукам, если кто-то из нас ластился к деду. Он говорил это всем, кроме Лиоры. Казалось, он любил её больше всех на свете.

Когда это случилось, мы не сразу поняли что произошло. По телевизору в то время каждый день показывали кадры с резуль-татами взрывов, но все старались жить обычной жизнью и делать вид, что ничего не происходит. Так и в тот вечер мы сначала не обратили внимания на кадры с места взрыва в самом центре Тель-Авива. Мы к тому времени уже привыкли, что у нас постоянно что-то взрывается.

Потом вдруг бабушка спохватилась, что как раз сегодня Лиора собиралась с подругами в Тель-Авив «делать шопинг». Мы стали ей звонить, но её телефон не отвечал. Не отвечал и телефон её подруги, с которой она ушла. Тогда мы всерьёз забеспокоились.

Дед помчался в одну больницу, куда доставляли раненых, отец – в другую. Среди раненых Лиоры не было.

– Ну что ж, – сказал дед, – если её не обнаружим среди раненых, будем искать в морге.

Он старался казаться спокойным, но его лицо при этом было бледным, как мел. О её гибели нам сообщили глубокой ночью. Мы опознали её по украшениям.

После смерти Лиоры дед совершенно отошёл от дел и теперь подолгу сидел в своём кабинете не включая свет. Никто из нас не решался его тревожить.

– Они всё-таки достали меня, – произнёс он одну единственную фразу.

Он ко всему потерял интерес, продал свои теплицы, гостиницу и переехал жить в Тель-Авив, купив шикарную квартиру у самого моря в престижном комплексе.

Когда мы ушли из Газы, разъярённая толпа арабов, ворвавшись в его теплицы, с каким-то остервенением уничтожала всё, что только было возможно. Спустя всего лишь месяц после этого едва ли кто-то мог подумать, что когда-то здесь были теплицы.

Во время одного из рейдов в Газу наши летчики превратили гостиницу деда в груду развалин. Однако самого деда это известие оставило совершенно равнодушным. С тех пор, как не стало Лиоры, он мало интересовался тем, что происходит вокруг.

Отец 

 Глядя на моего отца в детстве, дед иногда говорил: -"Поколение из пластика!

   Им далеко до нас – людей из стали". Он часто повторял эту фразу, если речь шла о молодежи. Сколько я помню деда, он всегда был очень сильным физически, гордился собственной силой и до определенного возраста дед чувствовал свое превосходство над молодежью во всем. Даже будучи уже довольно пожилым человеком, он мог дать фору молодым и в физической выносливости, и в быстроте реакции, и в силе интеллекта. Но с годами им все больше овладевало беспокойство из-за того, что он не находил среди молодых людей похожих на него самого. Их не было ни в его семье, ни в окружавшей деда жизни. Это тяготило его прежде всего потому, что он не находил людей, которые бы смогли в будущем сохранить ту жизнь, которую строил дед и его поколение. Ему казалось, что он будет жить вечно в том мире, который создавал всю свою жизнь. Но мир вокруг него стремительно менялся и дед не хотел принять этих перемен. Мир деда олицетворяли такие офицеры как он. А в новом мире, который стремительно вытеснял старый, главной ценностью были деньги, и им было подчинено абсолютно все- наука, образование и даже отношения в семье. Деньги давно уже стали главным стимулом в жизни общества и каждого живущего в нем человека. Деньгами измерялась в новой жизни ценность искусства, общественные идеи, значимость каждого человека. В отличие от прежних времен, когда армия воспринималась как некое братство, принадлежать к которому было честью для каждого, теперь многие новобранцы смотрели на армейскую службу лишь как на досадное препятствие, которое не обойдешь. Они испытывали досаду оттого, что вынуждены были тратить массу драгоценного времени, которое могли бы использовать с гораздо большей пользой для себя, овладевая востребованной профессией или просто зарабатывая деньги. А уволенные в запас солдаты и офицеры, прибывая на военные сборы, продолжали обсуждать свои гражданские дела- заключенные сделки, перспективы или недостатки различных денежных фондов, биржу, где больше платят за ту или иную работу и какая профессия более перспективна в плане заработка, даже во время несения службы. Офицеры стали смотреть на армию, как на трамплин в бизнес, политику или просто как надежный фундамент будущей гражданской жизни. В отличие от них, дед всегда воспринимал армию как особую, высшую касту, которая возвышается и над коммерцией, и над политикой, и вообще над всем. Поэтому он всю жизнь смотрел свысока на штатских, особенно на профессоров и вообще интеллигенцию, которых считал никчемными болтунами и бездельниками. Он был убежден, что миром должны править сильные личности, такие как он. И поэтому в тех изменениях, которые стремительно происходили вокруг него, он видел едва ли не свою личную трагедию. -Кто меня заменит?! -однажды воскликнул он. Больше всего его мучила досада от того, что собственные дети были не похожи на него.