– Послушай, – сказал я ему. – В мае, не помню, какого числа, у меня был вызов к больному Зелепукину...

– Зелепукин, Зелепукин... – наморщил лоб Хоменко. – Помню такого! Хроник, неправильные вызовы... Живет, кажется, на Котельнической набережной?..

– Он самый! – подтвердил я. – У меня к тебе просьба: пошуруй в компьютере – хочу узнать, ездил ли кто-нибудь к нему после меня?

– Можно! – согласился Хоменко и, небрежно откинувшись на спинку вертящегося кресла, одной рукой принялся перебирать клавиши компьютера.

Я смотрел на него с завистью и восхищением. Сам я вырос в те времена, когда компьютеры встречались только в фантастических фильмах, и отношение у меня к ним сохранилось с тех пор уважительно-недоверчивое, как к чему-то в принципе недоступному и недостижимому. Наверное, прояви я минимальную настойчивость, и мне удалось бы в какой-то степени освоить эту технику, но я инстинктивно удерживал себя от этого шага, словно овладение компьютером могло изменить мою сущность.

Молодые люди вроде Хоменко были полностью свободны от опасений такого рода и управлялись с фантастическими аппаратами с завидной легкостью. Бездны информации открывались им, точно сокровищницы из сказок «Тысяча и одной ночи», а они воспринимали это чудо флегматично и снисходительно, как заметку в стенной газете.

– Есть! – объявил Хоменко, тыча пальцем в экран монитора. – Зелепукин Федор Никодимович, шестидесяти восьми лет, Котельническая набережная... Что, ты говоришь, тебя интересует?

– Кто выезжал к нему за последний месяц, – подсказал я.

Хоменко щелкнул клавишей и посмотрел на экран, окрасившийся красивым бирюзовым цветом.

– Так... Ты был у него семнадцатого мая... – сообщил он. – Потом... двадцатого ездил Светлышев, он тогда заменял Кириллова. Двадцать третьего к нему посылали Виноградова. Затем двадцать пятого у него был Четыкин из другой смены... И еще был вызов – второго июня. Ездила Екатерина Игнатьевна из нашей смены... Во всех случаях вводился морфин. Больше никаких мероприятий не проводилось. Вот, пожалуй, и все.

– Постой! – перебил я. – А после второго июня не было ни одного вызова?

– Да нет же, – ответил Хоменко. – Я тебе выдал полную информацию, как ты и просил.

– Спасибо, – сказал я. – А где сейчас Екатерина Игнатьевна?

– В комнате отдыха, по-моему, сериал какой-то смотрит...

Екатерина Игнатьевна действительно смотрела телевизор в компании моей помощницы по бригаде Инны, девушки молодой, но исключительно серьезной. Екатерина Игнатьевна и сама была личностью с весьма большими амбициями и исключительным самомнением. Держалась она всегда по-королевски надменно и снисходительно, словно оказывая окружающим неоценимую услугу. Однако даже такие возвышенные и самоуглубленные дамы не в состоянии устоять перед чарами примитивных героев латиноамериканского «мыла». По-моему, здесь непочатый край работы для психологов и психиатров. Я же, не являясь ни тем, ни другим, испытывал серьезные трудности, намереваясь вырвать надменную Екатерину Игнатьевну из плена иллюзий. Но отступать я не собирался, подгоняемый нетерпением охотника и следопыта.

Комната отдыха, выполненная в спокойных голубоватых тонах, была погружена в приятный полумрак. По стенам вились стебли каких-то комнатных растений. Вокруг телевизора расставлены мягкие кресла, два из которых были заняты дамами. Когда я вошел, меня удостоили самого поверхностного взгляда, и тут же глаза женщин вновь устремились на экран, где жгучий бразильский брюнет безутешно рыдал прямо в камеру. Почему-то мужчины в сериалах постоянно плачут – видимо, это самое надежное средство завоевать сердце женщины. «Интересно было бы попробовать», – подумалось мне.