– Да, у нас есть запись с камеры видеонаблюдения, на которой Медина паркует машину на 168-й Вест-стрит и выволакивает с заднего сиденья тело Кеннеди, не подающего признаков жизни. Хотя угол зрения камеры оставляет желать лучшего, мы можем с уверенностью сказать, что за эти пять минут он перетащил Кеннеди на капот, уложил его там, раскинул в стороны руки и ноги, а потом привязал к каждой из них веревку, в точности как на том трупе, который мы нашли на мосту, и накрыл простыней.

Бакстер посмотрела на разбитую машину. Над мостовой, на уровне заднего колеса, болталась толстая веревка.

– Медина разделся догола, причем слово «Кукла» уже было высечено у него на груди, сдернул с Кеннеди простыню и на полной скорости помчался по Джамел-плейс. Здесь надо сказать спасибо погоде, потому что он не вписался в поворот, – с этими словами Кертис показала траекторию движения «Доджа», – не справился с управлением и вместо того, чтобы въехать в главный вход, врезался в стену. И преступник, и жертва погибли на месте.

– Других пострадавших не было, – добавил Руш.

Вслед за Кертис они вошли внутрь, протиснулись мимо внедорожника и подошли к пролому в стене.

Нос машины вмялся в салон вровень с разбитым ветровым стеклом. Осколки и пыль разлетелись в разные стороны в радиусе десяти метров, но, если не считать этого аккуратного островка разрушения в углу, в остальном помещение никаких повреждений не получило. Бакстер опустила глаза и увидела на полу вычерченный малярным скотчем силуэт.

– Вы в своем уме? – недоверчиво прошептала она. – Я понимаю, что кому-то вполне могло прийти в голову испортить сцену преступления, но мы же не на съемках фильма «Голый пистолет».

Туловище и ноги трупа лежали на полу, но голова и поднятые руки покоились на смятой решетке радиатора.

– Не вините полицейских, – сказал Руш, – их к этому подтолкнули исключительные обстоятельства.

– Вряд ли нам стоит зацикливаться на положении тела, – сказала Кертис, – к тому же вы должны понять, что Кеннеди был их коллегой, поэтому полицейские как можно быстрее вытащили его и приступили к реанимационным процедурам. А пока они им занимались, кто-то из новичков сотворил это.

– А вы уверены, что это не месть полиции со стороны Медины или его семьи? – с сомнением в голосе спросила Бакстер.

– Нет, насколько мы знаем, – ответила Кертис. – Я понимаю, эта мысль напрашивается, потому что он таким образом, очевидно, сделал все возможное, чтобы вызвать ярость всего Департамента полиции Нью-Йорка. Все знают, что стоит кому-нибудь убить копа, как на него, как тонна кирпичей, обрушиваются все правоохранительные органы. С чем бы мы ни столкнулись, – с сектой, с жаждущей славы группой в интернете или же с обществом последователей Тряпичной куклы, – выбрать в качестве жертвы копа было глупейшим решением. Чего бы они ни добивались, после этого их жизнь станет в десять раз хуже.

Бакстер вспомнила, что ей минувшей ночью сказал Эдмундс, и сказала:

– Кто-то дергает за ниточки, координирует все преступления и использует этих марионеток в своих целях. Нам известно, что жертвы выбираются не случайно, потому что два других убийства имеют непосредственное отношение к делу Тряпичной куклы. Теперь у нас есть три убийства. Мы не знаем ни кто они, ни где находятся, ни даже чего хотят. И дураками их точно не назовешь.

– Зачем же тогда объявлять войну полиции? – спросил Руш, которому явно понравилась речь Бакстер.

– И в самом деле – зачем?

Под навесом у входа зазвучали громкие голоса.

– Специальный агент Кертис? – позвал один из них.

Вслед за Кертис через пролом в стене выбрались на улицу Бакстер и Руш. Команда телевизионщиков расставляла свою аппаратуру, жадно поглядывая на место преступления. Кертис подошла к нескольким мужчинам в черных костюмах и завела с ними разговор.