Я брожу среди своих сумрачных мыслей, колеблясь от одной уверенности к другой. Помоги мне, прошу Тебя, умоляю Тебя. Где Ты? Подай же знак, чтобы я наконец выбралась из этого лабиринта сомнений.

Неужели Ты дал мне сильный ум для того, чтобы я не размышляла? Или это мое наказание, как у жаждущего, которому протягивают флягу с водой только затем, чтобы тут же отнять ее? Это было бы настолько безжалостно, что я не могу в это поверить; я же так долго служила Тебе, ревностно и неустанно… Где же Ты, Господи?

Чему верить, что делать, в каком направлении двигаться? Разве не Ты наслал десять египетских казней, истребляя стада, покрывая людей и животных гнойными язвами, предал смерти всех первенцев?[71] Разве не Ты изрек: “Кто прольет кровь человеческую, того кровь прольется рукою человека”?[72] Но разве не Твой Сын сказал: “Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую”?[73] И, однако, разве не было угрозы смерти, когда он заявил после казни жителей Галилеи Пилатом: “Думаете ли вы, что эти Галилеяне были грешнее всех Галилеян, что так пострадали? Нет, говорю вам, но, если не покаетесь, все так же погибнете”?[74]

Чему верить, на что решиться? Жизнь, смерть – все так запутано, в таком беспорядке… Что делать посреди этого поля, полного плевел? Чем Твои создания заслужили твой гнев, это нестерпимое наказание – бродить вслепую, на ощупь, стараясь отделить добро от зла? Умереть, сделав добро, или выжить, выбрав зло? Остаются только сообщники зла. Я не могу этому верить. Я не хочу этому верить».

Констанс де Госбер с трудом снова поднялась на ноги. Молитва или, если говорить точно, бесконечные и обидные вопросы, которые терзали матушку аббатису, окончательно лишили ее сил.

Она лавировала, стараясь в сотый раз избежать страшной убежденности, которая уже свила себе гнездо в ее мыслях. Если подумать, Бог никогда не был ближе к ней, чем тогда, когда она обращалась к Нему с непринужденной вежливостью. Юная очаровательная Констанс де Госбер всей душой погружалась в молитвы, Божественные тексты, благодеяния. Искренне, но несколько чрезмерно, что объяснялось ее глубоким умом и образованностью. Очевидно, Бог создал вселенную для существования своих творений – людей. Поэтому она была уверена: людям не следует беспокоить его постоянными просьбами, чтобы вселенная была именно такой, как им хочется. Таким образом юная Констанс приспосабливала для себя требования Церкви. Если в постный день[75] ее искушает кусок сала или чашка молока – что же, прекрасно! Разве для Бога так важно, что Масленица[76] продолжается чуть дольше, чем карнавал, особенно если остаются масло, яйца и молоко, которым просто непозволительно пропасть?[77]

Такой она оставалась до своего замужества с бароном де Госбером – очень богатым и настолько же отвратительным маленьким старичком. Может быть, это было началом ее наказания? Несколькими годами позже он тактично отправился на тот свет.

На губах аббатисы появилась тонкая улыбка. В сущности, простительные грехи отягощали ее совесть лишь тогда, когда она сама это допускала. А может быть, именно здравомыслие было дано ей в наказание? Чума на него! Здравомыслие побуждало ее сожалеть о том, что она послала письмо помощнику бальи, отцу Анриетты, в Мортань-о-Перш. Но что она могла сделать? Тем не менее честь спорила в ней с политикой. Она могла бы потребовать помощи Ги де Тре, бальи Ножан-ле-Ротру – ближайшего города к аббатству Клерет. Никаких сомнений, что новый герцог Бретонский, Артур II, сын покойного Жана II, поспешит удовлетворить ее требование по причине ее долгой дружбы с мадам Катрин де Куртене