Воцарилась тягостная тишина. Венель-младший вспомнил о причине своего посещения. Это касалось семьи мужа Мари де Сальвен, которой помощник бальи отправил послание, где говорилось, что честь Мари восстановлена и она сама перезахоронена в освященной земле рядом со своим мужем, убитым бесчестным негодяем Жаком де Фоссеем. Но в такой печальный день он не мог задать Тизану какие-либо вопросы, хотя бы ради приличия.

– Венель, я чувствую себя таким усталым… прошу вас, не могли бы вы позвать слугу?

Мэтр Высокое Правосудие встал и зашел за бюро, чтобы потянуть за один из широких шнуров из позумента, свисающих с угла камина. Затем он снова уселся, смущенный этой тишиной, которую он не знал, как прервать. Глубокой томительной тишиной, которую нарушало лишь слабое потрескивание угасающего огня в очаге.

Подобно безмолвной тени, вошел слуга, которого Ардуин еще не видел.

– Позовите истопника, а то огонь почти погас и холод пробирает меня до костей. И принесите мне стакан гипокраса[51]. Мне больше не хочется настоек.

С низким поклоном слуга так же безмолвно удалился, украдкой бросив на Тизана немного испуганный взгляд.

Снова наступила такая же гнетущая тишина. Ардуин пребывал в замешательстве, раздумывая: может быть, ему стоит вмешаться и произнести какую-нибудь ни к чему не обязывающую фразу – или, наоборот, помощнику бальи нужно какое-то время побыть в тишине, чтобы прийти в себя? Он не мог найти те несколько слов, которые не были бы в таких обстоятельствах неуместными или глупыми, и продолжал так же тихо сидеть. Внезапно Тизан спросил резким голосом:

– Скажите, вам когда-нибудь приходилось чувствовать, что вы достигли самого дна отчаяния?

– Нет, думаю, мне бы такое не понравилось.

Тизан закрыл глаза, и Ардуину показалось, что помощник бальи с трудом удерживает слезы, которые вот-вот польются. Но вместо этого взгляд его глаз орехового цвета снова стал сосредоточенным, и мессир де Тизан прошептал с бесконечно грустной улыбкой:

– Хм… прекрасный ответ. Прекрасный и правильный. Так скажите, мэтр Высокое Правосудие, что, по-вашему, является лучшим лекарством в отчаянии?

– Может быть, молитва?

– Нет, это ярость! Молитва будет потом, чтобы послужить извинением за ярость.

– Может быть. Ярость требует, к примеру, страсти и живости, которая прогонит мысли о смерти. Вам известно, каким образом погибла демуазель[52] Анриетта?

– Задушена… Так говорится в послании от матушки аббатисы из Клерет, которое я получил на заре.

– Смерть Христова![53] – выдохнул Ардуин. – Прямо в стенах аббатства?

– Да, насколько я мог понять. Она возвращалась после посещения жертвователей[54]. Деньги, которые она везла с собой, исчезли, лошадь[55] нашли в нескольких туазах от ее… останков.

– Этот проклятый преступник не украл лошадь?

– Без сомнения, это потому, что он боялся, как бы не узнали клеймо аббатства.

– А, конечно!

Разговор прервало появление слуги и его помощника. Ардуин погрузился в созерцание неловких движений истопника – парнишки около двенадцати лет, – который уронил полено, при этом едва не поджег себе рукав, раздувая огонь, и, вставая, стукнулся головой о колпак над камином, после чего оглянулся на хозяина с извиняющейся улыбкой.

Когда они снова остались одни, помощник бальи протянул Ардуину стакан гипокраса.

– Вы его убили?

Мэтр Высокое Правосудие не нуждался в уточнениях, чтобы понять, о ком идет речь.

– Мессир, я убил очень много людей.

– Но среди них не так уж много старших бальи шпаги, – возразил Тизан.

Сделав глоток пахнущего пряностями вина, Ардуин уклончиво заметил:

– Ценность петуха определяется по тому, как он себя ведет, когда в курятник забралась лисица, а не по тому, как он делает грудь колесом перед курами и цыплятами.