Никто Евсеевых не встречал, хотя Катя послала мужу телеграмму с сообщением о дне и времени прибытия. Перед нею стояло несколько неподъемных сумок. И двое маленьких детей. Страх и отчаяние охватили ее, кровь прилила к голове: как же так, я ведь писала Максиму, что везу огромные сумки?!

Мороз крепчал. Под ногами прохожих скрипел снег, успокаивая отчаявшуюся мамашу и как – бы говоря: « Соберись. Возьми себя в руки. Это радостная и беззаботная жизнь делает людей счастливыми, а беспрерывная борьба вырабатывает стойкость».

Катя повесила тогда две сумки на плечи. Две другие взяла в руки и приказала детям:

– Держитесь за эти сумки. Помогайте мне.

Ясное дело, помощи не было никакой, но появилась уверенность, что дети не отстанут и не потеряются на перроне. Она сжала от усилия челюсти и шаг за шагом продвигалась к вокзалу.

Она старалась думать, что непредвиденные обстоятельства помешали мужу встретить ее с детьми, но на самом деле чувствовала полное разочарование в нем из-за падения с пьедестала, на который в последнее время сама же усадила его. Лучше бы она продолжала, как раньше думать, что люди несовершенны с самого рождения. Тогда бы ей легче было чувствовать его невнимание.

Тут Марина заметила, что от вокзала спешит в их сторону заросший, заспанный и запыхавшийся мужчина.

– Урра! Мой папа, наконец-то, пррриехал за нами.

Она уже неслась к нему навстречу, широко расставив руки:

– Папочка, а я тепер-рь пр-равильно говор-рю Мар-рина. Я умница!?

Прохожие от умиления оглядывались, услышав тираду маленькой девочки.

– Умница и даже красавица, – целовал ее в щеку Максим, одновременно гладя по голове сына и поглядывая на расстроенную жену.

У нее при его виде пропала вся крепость духа, по щекам потекли слезы. Она сейчас была похожа на дикую кошку. Тронь ее, и она зашипит, подняв вверх когтистую лапу.

Он поспешил к ней навстречу. Забрал сумки, поставил их на пол. И обнял ее:

– Не плачь, все нормально. Я никому не позволю обижать мою любимую женщину.

Хотя обида в ней не утихла, она не вырывалась из объятий мужа, от которого, ей казалось, исходил аромат трав и тепла постели.

– Не обижайся, Катя. Я после работы ночным поездом приехал сюда, попросил дежурную разбудить, когда объявят приход поезда из Москвы. А она забыла. Я вскочил, когда уже объявили его отправление.

– А я уже растерялась: как буду добираться одна с детьми?!

Дети обвили их обоих руками. Так они в обнимку постояли с минуту. Затем заспешили в здание вокзала, чтобы не заморозить малышей. Максим и Катя с сумками шли впереди, дети следом за ними. Все были счастливы и довольны. На Кавказе говорят: «Пламя вспыхнет снова, если помешать угли».

К новогоднему празднику они приехали в Могот. Пока Катя ездила за детьми, Максим получил комнату в общежитии на четвертом этаже. Вместе с Евсеевыми в большой комнате теперь помещались пятеро мужчин из Грозного, а в самой маленькой – Андрей Еремеев, ожидающий приезда жены и сына после праздника.

Максим, войдя в комнату, где Катя разбирала вещи, спросил:

– Кать, мы тут все скинулись понемногу, женщины готовят праздничный ужин у Цепухов в квартире. Ты пойдешь помогать или отдохнешь с детьми после дороги?

– Конечно, пойдем, – отозвалась Катя, надевая на себя платье вместо надоевших за поездку брюк.

Дети уже стояли у елки возле двери в ожидании команды: по гостям. Это было их любимым занятием. В общительности им не откажешь. Они быстро находили со всеми общий язык. Так получилось и теперь. Не успели они появиться в квартире, как уже носились наперегонки с детьми Клочковых, или мирно беседовали со всеми, кто их затрагивал.