Денису надоело разбираться с балетными сплетнями в сети, и он решил обратиться к одной знакомой старушке благородных кровей, которая помнила выступления чуть ли не самой Анны Павловой и до сих пор сохраняла живой интерес к событиям в балетном мире. Жила она в доме для работников искусств на Тверской, потому что ее последний муж, почивший уже лет пятнадцать тому назад, был заслуженным балетмейстером. Бодрая же Анастасия Аполлинарьевна до сих пор посещала все премьеры в Большом театре.

Знакомство было с одной стороны случайным, с другой – символическим. У старушки был сосед, Эммануил Степанович Сазонов – известнейший в профессиональной среде специалист по созданию – не фотороботов, нет, – уникальных настоящих портретов со слов свидетелей, совершенно незаменимый человек в МУРе. У Анастасии Аполлинарьевны однажды весной исчезла кошка, точнее, кот, тринадцатилетний огромный перс, никогда не покидавший пределов квартиры, и Сазонов посоветовал обратиться к помощи молодого частного сыщика. Денису повезло. К некоторому собственному изумлению, он кота нашел (мерзавец забрался на чердак, а назад отчего-то дорогу забыл) и со старушкой подружился.

Итак, он созвонился с завзятой театралкой и был к вечеру приглашен на чай. Конфеты покупать было нельзя (Анастасия Аполлинарьевна берегла фигуру и не позволяла себе ни кусочка шоколада!), а вот экзотические фрукты обожала, и Денис, уже стоя перед ее домом, полчаса выбирал спелый ананас, нажимая на его «черепашьи» клеточки: если поддавались легко и отступали, тут же возвращаясь на место, значит, самое время быть ему съеденным.

А потом еще раз перезвонил Гордееву и сдержанно поблагодарил за клиентку.

– Ты не очень-то любишь балет, верно? – ухмыльнулся в трубку Гордеев.

– Да как сказать… Мне, в общем-то, все равно. Я слышал, что есть только два извращения, и отнюдь не сексуальные, – хоккей на траве и балет на льду.

– Это Фаина Раневская сказала, – немедленно сообщил эрудит Гордеев. – Но Кутилина к балету на льду никакого отношения не имеет, не вздумай при ней что-нибудь такое ляпнуть.

Едва Денис положил трубку, позвонил дядя. Он интересовался судьбой пропавшего джипа.

– Не пропавшего, а угнанного, – поправил Денис.

– Один черт, – сказал Вячеслав Иванович. – Пропавший – это и есть угнанный. Мы когда-то в МУРе проводили эксперимент…

– Знаю-знаю, наслышан.

– Ну так что, имеются новости?

– Имеются. У меня появилась клиентка. Балерина.

– Я про машину говорю.

– И я про машину. Заработаем на новую.

– Понятно, – вздохнул дядя и отключился.

В половине седьмого Грязнов-младший сидел в гостиной у пожилой дамы и угощался ароматным травяным чаем.

– Так вы, голубчик, заинтересовались балетом? Жаль, что вас не приобщали к искусству с младых ногтей. Ваши родители все-таки кое-что упустили в вашем эстетическом воспитании, молодой человек, разве что Конан Дойля вас читать заставляли, сознайтесь? – Она лукаво погрозила пальчиком.

Денис внутренне вздохнул. Это была неизбежная прелюдия. Наконец чай был выпит, приличия соблюдены.

– Понимаете, Анастасия Аполлинарьевна, мы по работе столкнулись с балериной Кутилиной.

– Вероника Кутилина? Балерина? – Голос хозяйки стал негодующим: – Только совершенно невежественные люди могут считать ее настоящей балериной!

Это было настолько неожиданно, что Денис даже растерялся.

– Но она же… танцует на этих… на пуантах… В пачке… В Большом театре Одетту-Одиллию в «Лебедином озере» исполняет, – замямлил Денис.

– Голубчик, Большой театр последние годы в крайне запущенном состоянии. Это наша боль и наш позор. К счастью, хоть петербуржцы молодцы и держат русский балет на высоте. Только в столь скорбные времена для русского искусства возможна ситуация, когда танцовщицы уровня Кутилиной танцуют сольные партии и считаются звездами русского балета. Но знатоки ее, конечно, балериной не считают. К балету ее творчество имеет весьма опосредованное отношение.