Оглянулся через плечо на высоченные, до потолка, шкафы с книгами. Он прочел из них чуть ли не все и умудрился сохранить больше, чем казалось возможным. Самые редкие издания пришлось продать, чтобы оплатить счета. Нет смысла хранить книги, если у тебя не будет ни шкафа, ни дома, куда их поставить.

Поднялся, обошел письменный стол, уселся на стул. Тот скрипнул под его весом. Все в доме скрипело и стонало, только дотронься.

Дом словно говорил этими скрипами и стонами: «Да, я разваливаюсь, но я еще жив».

По любым меркам это не жизнь, а жалкое существование. И обречен он на него до скончания своих дней.

Чтобы привести в порядок дела после смерти родителей, пришлось прервать учебу в колледже и вернуться домой. Едва опять возобновил занятия – благо учился на спортивную стипендию, – как тут же порвал плечевые связки. Для бейсбольного питчера[15] – все равно что смертный приговор. На следующий учебный год стипендию отозвали, самому платить было нечем, так что пришлось уходить без диплома. Регулярные попытки реанимировать родительский бизнес заканчивались ничем – требовался хоть какой-то начальный капитал, которого у него не было. Похоже, что любой, кто прожил свою жизнь под пятой Бэронов, находил теперь немалое удовольствие в том, чтобы напрочь отказать в содействии последнему отпрыску некогда могущественной фамилии.

И хотя шахтами и фабриками на протяжении многих лет владели совсем другие люди, после закрытия последнего из предприятий оставшиеся не у дел работяги винили в своих бедах только одного человека. Уже к своим тридцати годам Джон Бэрон в полной мере испытал на себе, что значит быть врагом целого города. Кто-то даже стал распространять петицию с требованием изменить само название городка, и не встретила она должного отклика, пожалуй, лишь по той причине, что его жителям требовалось постоянное напоминание о семействе, на которое можно было возлагать ответственность за все их проблемы.

Джон Бэрон стал отверженным. Надо было давно уехать отсюда. Просто в один прекрасный день выйти из дома и отправиться куда глаза глядят – подальше от этого города и того жалкого подобия жизни, которое он вел. Но Джон остался. Сам не знал почему – то ли из врожденного упрямства, то ли из глупости, то ли по обеим причинам сразу. Что-то у него в голове властно удерживало его от побуждения бросить все и начать жизнь с чистого листа где-нибудь на новом месте. А с тем, что прячется в голове, не всегда поспоришь, в этом он уже убедился.

Распродав достаточно своих владений, чтобы расплатиться с долгами, Джон все-таки кое-как устроил свою жизнь в отчем доме – даже не жизнь, а просто существование. И любые стремления как-то улучшить ее с годами все больше увядали, таяли без следа.

Глядя сейчас в ночь, он с горечью сознавал, что к прошлому нет возврата, что дарованный ему в далеком детстве шанс оказался лишь бесплотным призраком.

И в такого же бесплотного призрака все более превращался и основанный его предками городок.

Бэронвилл появился на свет как часть воплощенной мечты Джона Бэрона Первого, грезившего о несметном богатстве. Но эти сладкие грезы обернулись кошмарным сном. Абсолютно для всех, кто оказался к ним причастен.

С высоты своего развалившегося замка Бэрон часто видел похоронные процессии, медленно продвигающиеся к городским кладбищам. Погосты многочисленных церквей были давно уже переполнены. И он знал причину – в последнее время город охватила настоящая эпидемия передозировки наркотиками. Потеряв надежду, люди все чаще обращались к игле и таблеткам, чтобы хоть ненадолго забыть о том беспросветном отчаянии, которым теперь была пропитана их жизнь.