Губы царя задрожали. Глаза набухли слезами. Тело вздрогнуло и поникло:

– Они поклялись мне в верности. Поклялись, что по первому зову моему направят войска для битвы с Навуходоносором.

– Если они поклялись тебе так же, как и ты поклялся в верности царю царей, то клятвы их не стоят и сикля.

– Как ты смеешь, раб? – взревел Седекия. – Называешь меня трусливым зайцем, клятвопреступником. Забыл, с кем разговариваешь? Я – царь! Царь Иудейский! Верховный правитель волею Господа.

– Ты – царь, но не волею Бога, а волею того, кто сейчас жаждет твоей смерти. И ему, а не Богу ты клялся в вечной преданности. Ты клялся, что никогда народ иудейский не вступит в сговор с врагами Вавилона, никогда не поднимет бунт против империи. И, нарушив данную клятву, ты обратил меч против царя, который сделал царем тебя. Ты предал Навуходоносора. Ответь мне теперь, великий царь, кого ты спасаешь за этими стенами? Народ или себя?

– Замолчи, – выпалил царь. – Замолчи немедленно, иначе я прикажу, и тебя снова бросят в эту яму, где ты сгниешь заживо, пожираемый червями в собственных испражнениях.

– Сдай город, мой царь, и сдайся сам на волю победителя, – обреченно проговорил Иеремия. – И, если мне уготована судьба умереть в этой яме, я ее приму. И прошу тебя, прими свою судьбу тоже.

Седекия поднялся и, хромая, поковылял к пророку. Подойдя, он снова опустился на колени и пробормотал.

– Слишком поздно, мой друг. Прошу тебя, скажи, что мне уготовано?

– Как тебе будет угодно, но, боюсь, тебе это не понравится, – улыбнулся Иеремия. – Ты узришь глаза царя своими собственными. И приведен будешь в град великий Вавилон. Но увидеть его тебе будет, увы, не суждено.

Царь некоторое время молчал, глядя на пророка.

– Надеюсь, в этот раз ты ошибешься, – и добавил. – Помолись со мной, друг мой.

– Я всегда готов преклонить колени перед Богом, но я не буду молиться за твое спасение. Я буду молиться за спасение тех, кто сейчас омывает крепостные стены своей кровью.

– Да будет так, – прошептал царь.

И два человека, склонив головы, зашептали молитву, стоя на коленях друг напротив друга. Великий Царь Иудейский в белых одеждах и грязный пророк в рабских лохмотьях взывали к Господу о спасении своего народа, который с мечом в руках в очередной раз отстаивал право на существование в истории.

Тем временем достигшие стен осадные башни с грохотом уронили деревянные мосты. Не встречающие сопротивления воины устремились на стену, тесня обороняющихся и добивая раненых. Городская стража воздвигла стену из щитов в узких проходах, ведущих со стен в город, создав очередное уже малозначимое препятствие на пути стремительно растущей наверху массы. Еще теплилась надежда в сердцах защитников. Еще оставался шанс под защитой щитов общими усилиями столкнуть врага со стены, забросать уже незащищенные башни огнем и обратить халдеев в бегство. Но ликующий рев снаружи похоронил эти надежды. Не выдержав напора таранов, с хрустом обрушилась часть стены, погребая под собой не успевших среагировать воинов. По груде обломков вавилоняне устремились на незащищенные улицы Иерусалима, безжалостно сея смерть. Охрана ворот была сметена в один миг. И огромные неприступные ворота уже отворялись, впуская несущуюся на полном ходу конницу.

В зал храма вбежал Барух. Его латы были покрыты кровью, а лицо чернело от копоти. На его плече висел израненный Малахия – старший сын царя. Раздавая на ходу приказы сопровождающему их отряду, воин стремительно подошёл к Седекии.

– Мой царь, город пал, халдеи на улицах.

– Отправьте резерв, оттесните их, – испуганно затараторил Седекия.