Едва глаза пробежали по первым срокам, как душа моментально откликнулась долгим приступом той самой тоски, томительной, изнуряющей, делающей окружающую действительность серой, пустой, никчемной, лишенной глубокого содержания и смысла. В такие минуты рука невольно тянется к водке. Хочется быстрого забвения, отстранения, опустошения, бесшабашного веселия, пусть не душевного, напускного, искусственного, но успокаивающего, замещающего эту тоску какой-то сиюминутной определенностью существования если не ради чего-то, то вопреки всему. Не будь Толик человеком достаточно твёрдым всё, наверное, так бы и случилось. Он ушёл бы в запой, в какой обычно уходит всякий, сильно зависимый от жизненных обстоятельств, когда его накрывает подобная тоска, ибо иного исхода такой человек не ведает по своему недомыслию и слабости. Материальная составляющая этого мира не знает иных способов преодоления позывов иного сознания, как только отравление его парами алкоголя или иного наркотика. Но человек более определенный, ощущающий свою причастность к этому миру, обращается к такому призыву и следует за ним, ибо это и есть голос Бога, звучащий в душе каждого настойчивым призывом следовать за Ним и стать подобным Ему. Кто слышит и ведает, тот наполняет себя новым дыханием и светом, привносит в жизнь содержание и смысл, достойные уважения и любви, дарующие благодать и бессмертие. Необходимо знать это, верить в это, иметь смелость следовать этому. Кто понимает это, тот обращается к своему предназначению и с неизбежностью обретает покой в самом себе, достигает гармонии с Миром и в результате получает полное единение с Единой Сущностью, породившей Вселенную.

Будучи человеком более тонкой организации, Анатолий что-то такое ощущал и потому не стал подавлять в себе вновь вспыхнувшего желания вернуться к творчеству. Правда, такая возможность теперь выпадала редко. Слишком сильно обложила его насущная необходимость, связанная с удовлетворением естественных потребностей развивающегося бизнеса и разрастающейся семьи. За последующие пять лет своего нового тайного сочинительства он не продвинулся дальше конца первого действия. Это если не считать многочисленных набросков к отдельным сценам других актов. Иногда он зачитывал их своему другу под большим секретом и в особой обстановке, например, где-нибудь в бане после третей рюмки водки, запершись изнутри и включив музыку, дабы никто не подслушал. И Фёдор, не относивший себя к большим ценителям поэзии, находил сцены превосходными, что чрезвычайно Анатолию нравилось, хотя он и стеснялся это явно выказывать.

На вопрос своего друга, зачем это скрывать, чего он боится и что будет такого, если кто-нибудь узнает о его увлечении, Толик неопределенно пожимал плечами и говорил: «Не знаю. Мужики подкалывать начнут. Неудобно». И Фёдор с ним соглашался. Действительно, не в городе живем. Делом заниматься надо. В отличие от своего друга он никаких тайных пристрастий не имел. Просто жил, как большинство населения России, день за днем, пытаясь в меру сил и возможностей сделать грядущий день несколько лучше дня уходящего, прикопить к нему больше денег, больше еды, больше полезных вещей, так чтобы завтра жить стало чуточку лучше, удобнее, сытнее. И пусть это не всегда получалось и часто выходило наоборот, особенно с возвратом банковских кредитов, но он всё равно старался следовать этим путем, потому как им шло подавляющее большинство людей, и другого он не знал, да и не очень хотел знать. Такая жизнь его вполне устраивала: жена, дом, дети, и даже работа, худо-бедно, но дававшая копеечку для содержания и семьи, и хозяйства. Все так жили. Чем же он лучше? Да и как можно иначе? Конечно, встречаются такие люди, которые устраивают свою жизнь необычайно, так, как показывают в голливудских фильмах: ходят на яхтах, живут в роскошных отелях, одеваются в шикарные костюмы, швыряют деньгами. Но это исключения. Такое, наверное, возможно там у них на Западе или в Москве на Рублевке. Для такой жизни нужно иметь много денег. Но где их достать, если не грабить? А здесь, в глуши, в забытой Богом деревне, где и сто рублей солидные деньги, такие сюжеты больше напоминают волшебные сказки. Посмотришь их, помечтаешь, и обратно за трактор, поле пахать, брюкву сажать, навоз за скотиной грести, и лишь поздним вечером пред сном, сидя на крыльце, взирать в глубину звездного неба и переживать непередаваемую тоску по чему-то далекому, безвозвратно ушедшему, но бесконечно родному.