Мужик впихнул ноги в стоптанные тапочки и прошлёпал на кухню. Выпил кружку холодной воды. Подошёл к окну. Выглянул наружу: во дворе светало. Тёмные обрывки ночи прятались под высоким дощатым забором, хранившим за собой хозяйские накопления. За их высокими кучами дремал в ожидании трудового дня оставленный в поле трактор. Тихо. Только птички насвистывают, не то слева в саду, не то в лесу, с тыльной стороны дома.

Большая навозная муха глухо забухала по стеклу почти возле самого носа. Растревоженная, устремилась навстречу восходящему солнцу. Федя с хрустом придавил её и обтер палец о выцветшую занавеску.

Не одеваясь, прямо в цветастых трусах и полосатой майке «Аля-ВДВ» он вышел на крыльцо. Обозрел смурым взором окрестности, сплюнул, потянулся и оправился на широкие листья лопуха, растущего возле фундамента. Стойкий лопух. Сколько ударов на себя принял, но не завял, рос, вопреки всему. Вот она сила природы.

Петух трижды пропел утреннюю зарю. Дворовый пес Жорик наполовину вылез из будки навстречу хозяину и, зевая, сладко потянулся. Но Федор не удостоил его вниманием. Прямо в шлепанцах двинулся в сад к баньке. Ополоснуться.

Проходя мимо длинных картофельных грядок, заметил чью-то сутулую спину в полосатом, махровом халате торчащую над высокой сочной ботвой. Некто старательно подкапывал картошку, выковыривая из земли клубни кривой, длинной палкой.

«Вот, гад», – тут же стрельнуло в голове.

Федор не любил таких, на чужое добро падких. Видимо, кто-то из заезжих рыбаков или туристов позарился с утра пораньше на скромный крестьянский урожай. Сами не сеют, не пашут, только по дворам шастают, клянчат свежих овощей к своему столу. Теперь, видимо, под кабана косят.

«Ну, он у меня сейчас получит…», – скрипнул мужик зубами.

Рука, словно сама, потянулась к лопате, будто специально приставленной к поливочной бочке. В другой раз он бы просто окрикнул воришку, поглядел, кто там разбойничает, и только потом, быть может, разобрался по-своему. Но сейчас… настроение образовалось иное. Хмурое выдалось, недоброе. Злорадная ухмылка перекосила его губы. Приятно вложился в руки черенок увесистой, совковой лопаты. Предвкушение внезапного удара наполнило грудь радостным ожиданием. Оно всё росло по мере осторожного приближения к цели. А та, казалось, не замечала грядущей опасности, увлеченно расковыривала чужие посадки. Вот три метра, два, один и удар. Внезапный, смачный, оглушительный. Будто с небес рухнул железный черпак на сутулую спину.

– Ага! – воскликнул мужик, глядя на распростертое тело, – Попался, гад!

Но гад не отреагировал. Он неподвижно лежал, будто мёртвый.

«Издох, сволочь, что ли?» – пробила сознание страшная мысль.

Перед глазами тут же предстала жуткая картина грядущего: участковый, протокол, тюрьма… Руки скованны наручниками, два мордатых полицая ведут к машине, грубо пихая его в спину. Мама плачет и качает с укоризной головой: «Эх, Федя, за картофелину человека убил».

Даже испарина выступила по всему телу. Одно дело, поучить паразита, а другое – не знать, что теперь с трупом делать…

– Эй!.. Ты, жив? – осторожно тронул мужик воришку.

Тот не шелохнулся.

– Ты, это, того… вставай, давай, – чуть сильнее пихнул тело Федя.

Но никакой реакции вновь не последовало. Обмяк полосатый халат, слегка прикрывая вывороченные из земли бугристые клубни.

Мужик опасливо огляделся по сторонам: не видел ли кто? Вроде, нигде никого не заметил. Да, и кому тут быть в такую рань возле чужого огорода, черт знает где, в стороне от большой дороги? Значит, обошлось без свидетелей. Кто скажет, как он его шмякнул? Никто. А раз так, то тело можно и спрятать. Например, утопить в пруду, или лучше всего зарыть в лесу, или, наконец, быстро погрузить в багажник, отвезти и бросить возле шоссе – мало ли что с человеком ночью бывает? Может, его сбила какая-нибудь машина и не остановилась.