– Вечно тебе бабы мерещатся, – категорично определил Дмитрий Кириллович.

– Дурак, ты, – обиделся Николай, но продолжил, – Я такую никогда в жизни не видел. Даже после дури. Помнишь, мы тогда пробовали? Реально. Знаешь, насколько реально? Вот, как тебя сейчас вижу. Так, что… это не глюк. Далеко не глюк.

– Ну, да, – скептично усмехнулся товарищ.

– Вот после этого я и понял, чем нужно заняться, – вернулся в исходное положение собеседник, – У меня прямо в голове всё прояснилось. Дома надо такие строить. Как она мне сказала. Всё у нас тогда хорошо. Нет, – предупредил реплику, готовую сорваться с уст коротышки, – Даже не думай меня отговаривать. Это решено. Как сказал, так и будет.

Иван Иванович очень любил стричься. Но волосы его росли не так быстро, чтобы он мог получать это удовольствие каждый день, или даже раз в неделю или хотя бы раз в месяц. Волосы его росли так, что ему удавалось повторить эту приятнейшую для него процедуру только через полтора – два месяца. Ему чрезвычайно нравилось, когда теплые пальчики парикмахерши, а это должна быть непременно молоденькая девушка, касались его пролысоватой головы и шустро бегали по ней, цепляя прядки реденьких волосёнок, легонько их вытягивали, подцепляя расческой, и подрезали острыми ножницами. В эти моменты он зажмуривал глазки, и ему представлялось невесть что, но чаще всего что-нибудь эдакое озорное и, конечно же, в отношении этой молоденькой парикмахерши. То будто бы он чрезвычайно понравился ей, настолько, что она, наконец, не смогла больше сдерживать нарастающую внутри страсть, пригласила его к себе домой на чашечку кофе, где после легкого ужина набросилась на него, как дикая кошка, и овладела им раз десять подряд, не меньше. То будто бы он, наоборот, вдруг, произнёс такое, что она сразу же согласилась посетить его скромное жилище, в то время, конечно, когда супруга находилась на даче. И вот он уже балует её всевозможными удовольствиями, купает в джакузи, угощает ликёром и вообще приятно проводит время, исполняя все её маленькие прихоти. Ведь он мужественный и сильный, как Аполлон, а она страстная и ненасытная. Но, настает утро, пора расставаться. Она плачет, не желая покидать его, а он поглаживает её по головке, целует и отеческим тоном, полным мудрости и благородства говорит: «Ничего, скоро снова увидимся. Возможно, сегодня же, вечером». Она успокаивается и уходит, полная желания моментально вернуться по первому его зову.

На самом деле, Иван Иванович никогда даже не пытался заговорить с мастером во время сеанса. Он просто сидел и, молча, воспринимал приятную для него процедуру. Как кот, которого слегка почесывают за ушком. И пока он вот так представлял себе что-нибудь эдакое, стрижка неожиданно заканчивалась, по причине отсутствия чего-либо ещё, что можно было бы как-то подцепить и подрезать. Тогда он вставал с кресла, сухо благодарил, и с видом, выражающим явное недовольство, расплачивался точно по счету. После чего уходил отращивать волосы с тем, чтобы вернуться.

Два месяца пробегали незаметно. День за днем, как один день: работа, дом, телевизор, магазин, ужин, завтрак, работа, дом, сон. И всё. Ничего примечательного. Можно даже не задумываться, что делать завтра. Заранее известно. Встал, умылся, поел, оделся, поехал на работу. Вечером вернулся, разделся, умылся, поел, посмотрел телевизор, лег спать. И только когда волосы немного подрастали, в душе возникало легкое волнение от предстоящей встречи с той, что шаловливыми, смелыми пальчиками пробегала по его голове, отрезая от неё маленькие клочочки.