– Александрийцы, идет война! – громко крикнул маленький царь. Лицо его в пламени тысячи факелов сделалось неестественно-красным. – На нас напали римляне, и весь Царский квартал в их руках! Но я хочу вам сказать не только об этом! – Он помолчал, чтобы убедиться, что правильно произносит заученный текст, и продолжил: – Да, не только! Моя сестра Клеопатра, изменница, возвратилась! Она снюхалась с Цезарем! Это она привела сюда римлян! Вся ваша еда ушла в римские животы, а Цезарь спит с Клеопатрой! Они опустошили казну и убили всех во дворце! А также убили всех, кто живет на Царской улице! Ненужную им пшеницу они вываливают прямо в море! Римские солдаты разбирают общественные постройки! Александрия разрушена, ее храмы осквернены, ее женщин и детей насилуют!

Была уже ночь, и в глазах мальчика словно бы полыхал гнев толпы, разгоравшийся с его словами. Это была Александрия, единственное место в мире, где толпа сознавала свою силу и благодаря этой силе держала в руках власть. Сила эта была политическим инструментом и не тратилась на бездумные разрушения. Толпа свалила не одного Птолемея. Она могла свалить и римлянина, разорвать на куски и его самого, и его шлюху.

– Я – ваш царь, но меня свергли с трона римский пес и изменница Клеопатра!

Толпа зашевелилась, окружила царя Птолемея и взяла его на плечи, где он всем был виден в своем пурпурном одеянии. А он подгонял ее, как игрушечную лошадку, скипетром из слоновой кости.

Передние ряды возмущенных александрийцев докатились до стены, отгораживающей мыс Лохий от Александрии. В воротах, ведущих в Царский квартал, стоял Цезарь. С двумя шеренгами ликторов по бокам, в тоге с пурпурной каймой, с corona civica на голове и с жезлом на правом предплечье. Возле него стояла Клеопатра, все еще в своем желто-коричневом платье.

Толпа остановилась, непривычная к виду противника, который грозно смотрел на них.

– Зачем вы здесь? – спросил Цезарь.

– Мы пришли выкинуть тебя отсюда и убить! – крикнул маленький Птолемей.

– Царь Птолемей, послушай меня: ты не можешь сделать ни того ни другого. Ни выбросить нас, ни убить. Но я уверяю тебя, что в этом необходимости нет.

Определив зачинщиков в передних рядах, Цезарь теперь обращался лишь к ним:

– Если пошел слух, что мои солдаты опустошили александрийские зернохранилища, то все могут воочию убедиться в обратном. Сходите туда, там нет ни единого римского легионера. И если вы платите за продовольствие слишком много, вините в том свои власти, а не Цезаря. Я привез в Александрию собственное зерно, – бесстыдно лгал Цезарь.

Одной рукой он выдвинул Клеопатру вперед, другую простер в сторону мальчика в тирском пурпуре.

– Сойди с шестка, царь Птолемей, и встань туда, где должен стоять правитель, – лицом к своим подданным, а не среди них, в их власти. Я слышал, что граждане Александрии могут разорвать на куски царя, и в таком положении дел виноват ты сам, а не Рим. Давай иди ко мне!

Завихрения, вполне естественные в людской гуще, отделили мальчика от Теодата. Птолемей Тринадцатый остался один. Светлые брови нахмурены, в глазах – страх и недоумение. Умом он не блистал, но был достаточно сообразителен, чтобы понять, что Цезарь выставляет его в неправильном свете, что звонкий, далеко слышный голос Цезаря поворачивает передние ряды толпы против него.

– Опустите меня! – приказал он.

И, подойдя к Цезарю, нерешительно встал рядом с ним.

– Вот и правильно, – добродушно сказал ему Цезарь. – Посмотрите на вашего царя и царицу! – крикнул он, обращаясь к толпе. – У меня при себе завещание покойного Птолемея, отца этих детей, и я здесь, чтобы выполнить его волю. Египтом и Александрией должны править его старшая дочь, Клеопатра Седьмая, и его старший сын, Птолемей Тринадцатый Эвергет. Как муж и жена, в соответствии с вашим законом!