Голос его прозвучал как выстрел винтовки «маузер», сделанный снайпером из укрытия, а заглянув к нему в лицо, Марк сразу пал духом: такого устрашающе грозного взгляда он еще никогда не видел.

– Знаю, знаю, сейчас вспомню, как тебя зовут! – проговорил генерал, горящими глазами глядя на Марка. – У меня прекрасная память на лица.

Волна колоссальной внутренней силы и личного обаяния этого человека грозила захлестнуть юношу.

– Стареешь, папочка, – с прохладцей проговорила девушка, взглянув на отца через плечо без улыбки, совершенно безучастно.

– Не говори так, девчонка, – пророкотал генерал, словно вздумавший проснуться вулкан. – Не смей так говорить!

С угрожающим видом он шагнул к Марку, темный лоб его сморщился, и синие глаза пронзили Марка насквозь, как скальпели хирурга.

– Помню глаза, помню! Да-да, вот эти твои глаза!

Марк торопливо сделал шаг назад. Он отступал перед медленным продвижением к нему человека-горы, не зная, чего от него ожидать, но уже готовый поверить, что Шон Кортни способен в любое мгновение броситься на него со своей тяжелой тростью эбенового дерева в руке, – настолько смертоносным казался ему гнев генерала.

– Генерал!..

– Есть! – Шон Кортни громко щелкнул пальцами – показалось, что где-то рядом треснула дубовая ветка.

Нахмуренный вид его как ветром сдуло, синие глаза засияли с такой притягательной силой, с такой заразительной внутренней радостью, что Марк не смог не улыбнуться в ответ.

– Андерс, – сказал генерал. – Андерс и Макдональд. Мартин? Майкл? Нет-нет, Марк Андерс!

Он стукнул себя кулаком по ляжке.

– Старею, говоришь, так, что ли? Девчонка… кто сказал, старею?

– Папочка, ты просто прелесть.

Она закатила глаза, но Шон Кортни надвинулся на Марка и, схватив его руку, сжал так, что у того косточки затрещали; слава богу, юноша вовремя пришел в себя и сжал руку генерала в ответ, чтобы хоть немного ослабить его железную хватку.

– По глазам узнал, – смеялся Шон. – Ты так изменился с тех пор… с того вечера…

Тут смех его стих; он вспомнил, как Марк лежал на носилках, бледный, угасающий, с головы до ног в грязи и не до конца засохшей крови, и снова будто услышал свой голос: «Он мертвый!» Генерал поскорее отбросил это воспоминание.

– Ну как поживаешь, мой мальчик?

– Хорошо, сэр.

– Я и не думал, что ты поправишься, – признался Шон, пристально глядя на него. – Могу себе представить, небось изрешетили всего. Сколько пуль успел поймать? И в каком месте?

– Две, сэр, в верхней части спины.

– Благородные шрамы, мой мальчик… когда-нибудь мы с тобой сравним наши отметины. – Он вдруг снова сильно нахмурился. – Тебе хоть медаль повесили?

– Да, сэр.

– Хорошо… А то в этой армии всякое бывает. В ту ночь я написал на тебя представление, но, сам понимаешь, чего только не случается. И что тебе дали? – с облегчением улыбнулся Шон.

– Медаль «За воинскую доблесть», сэр. Вручили еще в госпитале, в Англии.

– Прекрасно. Очень хорошо!

Кивнув, он выпустил руку Марка и снова повернулся к девушке:

– Дорогая, этот джентльмен воевал вместе со мной во Франции.

– Как это мило.

Не глядя на них, она дотронулась пальчиком до рисунка на радиаторе автомобиля:

– Может, прокатимся, а, папочка?

Марк быстро подошел к задней дверце и распахнул ее.

– Машину поведу я, – сказала она и подождала, когда он подскочит к дверце водителя.

– Кнопка стартера вот здесь… – подсказал он.

– Спасибо, я знаю. Прошу вас, сядьте на заднее сиденье.

Вела автомобиль она по-мужски уверенно, очень быстро, но мастерски, ловко срезала углы на поворотах, тормозила коробкой передач, лихо пользовалась двойным выжимом педали сцепления, быстро и не глядя переключала скорости.