я?

Когда подъезжаем, мама уже ждёт нас на дорожке. Волнуется ― замечаю по тому, как кусает губы и сминает пальцами кардиган.

― Ну как? ― спрашивает тихо, а я только и могу, что молча хлопнуть дверцей. ― Ничего. Я завтрак приготовила, поешьте.

― Мне нужно переодеться.

Залетаю в дом, ощущая, как бешено колотится сердце. Как оно почти выламывает изнутри рёбра. Расстёгиваю платье, бросаю его на пол, следом ― колготки и белье. Встаю под душ, а затем на полную включаю напор. Ледяная вода безжалостно пронизывает до костей, въедается в кожу, в клетки, в кровь. Но я не чувствую дрожи. Тело так горит, что почти невозможно сделать вдох. А сделав ― больно выдыхать.

Вспоминаю полные неприкрытой злобы глаза, и тошнота невыносимо скручивает желудок.

Почему он так ненавидит меня?

Почему меня?

Я ведь была ребёнком, как и он. Ребёнком, с которым в десять не обсуждаешь взрослые проблемы. Не делишься подобным.

Разве он этого не понимает?

Разве не понимает, что я всего этого не хотела? Что мне все эти годы плохо. Что я чувствую свою вину, хотя не должна. Что сердце болит за маленького мальчика, лишившегося отца, за уже мужчину, потерявшего мать, которому пришлось тащить на себе ВСЁ. Потому что Варвара Александровна болела.

Дядя Миша предлагал помощь ― всегда, на протяжении всех десяти лет, но Антон и слышать не хотел. Считал, что справится со всем сам. А предатель им с мамой не нужен.

Прислоняюсь лбом к плитке и, сглатывая ком, закрываю глаза. Так всегда после встречи с Ним. Меня буквально наизнанку выворачивает, потому что невыносимо видеть / слышать / ощущать, насколько я ему омерзительна. Насколько он меня ненавидит.

Я не привыкла к ненависти.

Меня все и всегда любили.

В детском садике, в школе, во дворе… я хорошо училась, была послушной и никогда никого не задирала. Как любит шутить мама ― я скорее грязи наемся, чем обижу хотя бы букашку. И да, я с детства из тех чокнутых инопланетян, которые выпускают мух из комнаты вместо того, чтобы их убивать.

Я ― экстраверт до мозга костей. И легко нахожу общий язык со всеми. За исключением Бестужева. Понять ЕГО я не могу вот уже восемь лет. И не уверена, что пойму. Люди ведь не меняются, так?

Спустя ещё час бессмысленных терзаний решаю послать мысли об Антоне подальше и заняться более важными делами. Завтра первый день учёбы и, если честно, я безумно волнуюсь. Новое место, новые люди, новая жизнь. Не нужно объяснять, ведь так? Несмотря на это, я очень ждала окончания лета. Поступить в «ВАОН» было моей мечтой. И не потому, что заведение какое―то навороченное, нет. Просто именно в нем я увидела то, что важно для меня ― душу. А ещё нашла специальность, в которую без памяти влюбилась.

Всю ночь почти не сплю. Глаза Бестужева мерещатся каждый раз, как закрываю свои. Как итог ― ни одного даже самого дурацкого сна и опухшее как после попойки лицо.

И это в первый же день. Класс.

Кое―как замазываю синяки тоналкой и легко провожу по ресницам тушью. Минимум краски, максимум естественности ― мой любимый дневной макияж. Кожа мне от мамы досталась ― бархатная, почти идеальная, за исключением разве что россыпи веснушек у носа, но я никогда не считала это недостатком.

Выделяться в первый же день ― так себе затея, поэтому надеваю простые серые джеггинсы и однотонный чёрный топ с глубоким, но в то же время не «трахни―меня―сейчас» V―образным вырезом. Из множества туфель в моем необъятном гардеробе выбираю классические лодочки. Светлые волосы собираю в слегка небрежный хвост, хватаю набитую учебниками сумку и спускаюсь вниз.

С каждым шагом голоса в кухне становятся всё отчетливее. Я почти не улавливаю сути, но могу поклясться, что знаю, о ком идёт речь.