Когда мы зашли в дом, он швырнул сумки на пол, расстегнул одну из них, вытащил из нее белое свадебное платье и бросил его мне вместе с белоснежным нижним бельем.

– Надень и выйди ко мне.

Платье оказалось мятым и совершенно не новым. Оно вызвало во мне волну панического ужаса, и я отрицательно закачала головой.

– Я сказал, НАДЕНЬ И ВЫЙДИ КО МНЕ!

И вдруг меня осенило – а что, если он убил ее? Ту женщину….ту лебедь? Что, если он ее просто убил, а теперь наденет на меня ее платье и тоже убьет!

– Не надо…оно ношеное, оно чье-то, я боюсь… я не хочу его надевать.

В эту мгновение огромная ручища схватила меня за горло и сильно сдавила.

– Запомни одно – я говорю, а ты делаешь! Я сказал надеть – значит, ты его наденешь!

– Оно…оно грязное, оно с какой-то женщины… может, она…может, она болела или была заразной, я….

В глазах резко потемнело, и я пришла в себя, стоя на четвереньках на полу, во рту появился привкус крови, щеку нестерпимо пекло от пощечины. А точнее, от оплеухи.

– Еще раз замараешь своим поганым ртом даже память этой женщины, я тебя забью насмерть, поняла?

Быстро закивала, не глядя на него.

– Надень платье, я сказал, и выйди ко мне!

Платье пришлось мне впору. Как будто сшито на меня. Смотреть в зеркало мне особо не хотелось. Увидеть там себя в чужой одежде, испуганную, на грани помешательства от ужаса, с красной от оплеухи щекой не самое лучшее зрелище. Но я все же подошла к зеркалу, и вдруг перед глазами вспыхнула картинка, как я в точно таком же платье иду под руку с Пашей….на мне длинная фата, и я в него влюблена, а где-то вдалеке я вижу силуэт Хана с красной розой в руке. Он одет во все черное и смотрит на меня своим жутким мрачным взглядом. От видения сильно разболелась голова, и я тряхнула ею, чтобы отогнать странную фантазию, похожую, скорее, на воспоминания…но я не могу всего этого помнить. Это какой-то бред. От страха у меня едет крыша, и все, что произошло за последние дни, свело меня с ума.

– Уснула?

Рыкнул где-то позади меня, и голова заболела еще сильнее.

– Голова болит.

Тихо сказала и взялась за виски.

– Поболит и перестанет. Обернись.

Медленно обернулась и увидела, как расширились его глаза, как они вспыхнули дьявольским огнем, почернели еще больше, и крылья носа затрепетали. Он стал еще больше похож на дикого и жуткого зверя. Голова перестала болеть очень резко, как будто боль выключили пультом управления. Но от страха у меня трясся подбородок и подгибались колени.

– Кааааак? – заревел он и сделал несколько шагов ко мне, схватил за лицо. – Как? Какой проклятый дьявол создал тебя? Почему? За что? Кем я, мать твою, проклят, что вижу тебя сейчас перед собой! И это…и это…это ведь не тыыыы!

Как же жутко он говорит эти слова, и его глаза становятся еще более сумасшедшими, сверкают, горят. В них похоть смешалась с какой-то невероятно сильной одержимостью. Этот человек психопат, и я в лапах маньяка. И даже сбежать не могу, иначе он уничтожит мою семью.

– Сукаааа! – замахнулся, а я зажмурилась, но удара не последовало. Он опустил руку и вдруг прижался лицом к моему лицу, потянул запах, закатил глаза, как будто его одолел приступ невероятного наслаждения.

– Моя девочка….твой запах сводит меня с ума, как же я скучал, как же дико я скучал по тебе. Я же сдох, понимаешь? Меня нет…, – шепчет и мнет мои плечи, спину, тыкается лицом мне в шею, хватается за грудь, сжимает соски хаотично, но в то же время – это ласка, не насилие, не грубость, а ласка. Резко поднял за талию и швырнул на постель. Секунда очарования была тут же разрушена.

– Подними платье, раздвинь ноги и мастурбируй. Я хочу смотреть!