– Давно бы Ашотка на виселице качался или на колу окоченел, да умеет он с любым начальством дружбу водить, – рассказывал по дороге Семен. – Когда два года русские солдаты владели Хаджибеем, приехал я сюда с запорожцами по приказу коша сечевого соль брать. Обоз наш вели тогда старшины казачьи: полковник Карпо Гуртовый и писарь войсковой Семен Юрьев. Разрешение было у нас взять из лимана сто возов. Мы же взяли и отправили в Сечь сто тридцать возов, да в буграх ее было еще пятнадцать возов. Жаль нам было ее оставлять, и пошли мы в комендантскую к поручику Веденяпину просить у него разрешения отправить эти пятнадцать возов на Сечь. Веденяпин, хоть с виду был прост, ростом мал, востронос, да оказался, как ерш, колюч. Никому присесть и не намекнул, обвел нас свинцовыми очами и засмеялся нехорошим смехом. А рядом с ним Ашот, глядим, стоит, улыбается во всю свою масляную рожу.

– Зачем вам столько соли? А?

– Для варения каши, ваше благородие, – отвечает писарь Юрьев.

Снова засмеялся поручик.

– Каши?.. Да вы и так, судари мои, взяли тридцать возов сверх разрешения. Не чересчур ли солона кашка будет? Не чересчур ли? Я сам не хуже, чем старшина ваш, кашу с солью варить могу… Не хуже, судари! А посему пятнадцать возов соли у меня останутся и не без надобности будут.

Полковник Карпо Гуртовый и писарь Семен Юрьев лишь руками развели, переглянулись, вздохнули, поклонились и вышли из комендантской. Мы, простые казаки, за ними, а за нами – Ашот. Догнал он нас в переулке и говорит:

– Господа казаки, дело ваше поправимое, только денег надо. Давайте десять золотых с воза, и соль ваша.

– Как наша? А Веденяпин? – спрашивает Гуртовый.

– Что Веденяпин? Давайте деньги и берите соль.

Смекнули мы, что Ашотка это не зря говорит. Развязали старшины кошели. Хоть была цена немалая, но соль стоила более того. И отсчитали мы сто пятьдесят золотых монет Ашотке. Увезли соль без помехи, а после узнали: Ашотка у Веденяпина соль нашу за полцены купил и нам же ее перепродал. Вот он какой хитрый… А турки пришли – им нужным стал.

Делясь думками своими, путники незаметно подошли к усадьбе барышника – глиняному строению, обсаженному тощими яворами.

У коновязи стояло несколько оседланных лошадей. Это заставило чумаков насторожиться. Чтобы избежать нежелательной встречи с турками, они спрятались за деревьями. Сделали это вовремя, потому что вскоре дверь хаты распахнулась и из нее вышел богато одетый хромой одноглазый турок, которого сопровождал толстый краснолицый человек в феске.

Толстяк проворно подбежал к коновязи и подвел лошадь к одноглазому хромцу.

– Почтеннейший Халым, садись на своего скакуна, – отвесил толстяк поклон одноглазому.

Тот, несмотря на хромоту, ловко вскочил в седло и важно кивнул толстяку, который почтительно поцеловал его стремя.

– Не забудь своего Ашота, милосердный, когда приедешь к паше, – закричал толстяк. Он долго смотрел вслед всаднику, а когда тот отъехал, оглянулся по сторонам и плюнул на дорогу.

Семен дернул за руку Кондрата, и они вышли из-за явора.

– Ашот, принимай гостей, – сказал басом Чухрай.

Хозяин усадьбы вздрогнул от неожиданного возгласа. Его красное лицо стало суровым. Ноздри ястребиного лоснящегося носа побелели. То ли от испуга, то ли от гнева.

– Кто вы и откуда? – грозно спросил он чумаков, вытягивая из-за широкого кушака пистолет.

– Не узнаешь, Ашот? Я – Чухрай…

– А с тобой кто? – не меняя тона, продолжал толстяк.

– Со мной Кондратка, сын Ивана Хурделицы.

Ашот тревожно глянул на дорогу, затем распахнул дверь усадьбы.

– Заходи в хату, да поскорей! Там разговор у нас будет.