– Чтобы вот так являться, Борис Алексеевич, нужно постановление суда, – почувствовав поддержку, вышел из-за спин работников Франк Адамович. – Как получите, то милости просим.

Последним к месту разборки подкатил милицейский бобик, и Гудымов, понимая, что сегодня ему комбинат уже не захватить, крикнул:

– Получу ваше постановление, обязательно получу, но тогда вы все на комбинате работать не будете!

Палец главаря бандитской группировки обвел стоящих в дверном проеме работников комбината.

– Пацаны, грузитесь и можете ехать по своим делам. Шумило, Кочевник, поехали до юристов. Я им покажу постановление суда!

Цукер приказал приваривать двери на место. Взяв с собой юриста комбината, Франк Адамович с сыном поехали в администрацию города, в милицию, в суд решать ситуацию по собственности комбината. Вечером Цукер, купив колбасы, сыра, масла, консервов, пачку чая, банку кофе, конфет и фруктов, один отправился на квартиру с Синичкиной.

– Здравствуй, Серафима, – сказал заместитель директора с порога. – Вот принес продуктовый пакет от администрации, как отработавшей на «Химсинтезе» двадцать пять лет, – Цукер всегда говорил, что продукты не от него, а от комбината.

– Как хорошо, что о нас заботятся, а то зарплаты хватает только на макароны и картошку.

– Вам спасибо, что не бросаете работу в библиотеке, а продолжаете нести людям знания, – высказался лозунгом прошедших времен Франк Адамович.

– Будете чай, Франк?

– Еще примите мои соболезнования, Серафима Станиславовна, все-таки Виталий Дмитриевич был вам не чужой человек.

– Все уже быльем поросло за двадцать три года, – произнесла Синичкина, поставив чайник на плиту.

– Но он как-никак отец Инны.

– Который ни разу не пришел на нее даже посмотреть.

– В свидетельстве о рождении же значится Сидоренко?

– Да, только что и значится.

– В нынешнем положении, Сима, это очень многое меняет. Как ты связываешься с дочерью?

– Пишу письма на почтовое отделение до востребования. Она мне отвечает письмами на этот адрес или звонит на работу по межгороду.

– Давай, Симочка, напишем ей письмо, что ее отец скончался, больше наследников первой очереди у него нет и ей необходимо заявить в нотариальную контору о своих правах на наследство. Сделать нужно это за два-три дня до истечения полугода от сегодняшней даты. Кто-нибудь еще знает, что Инна дочь Виталия?

– Зачем такая конспирация, Франк? – спросила женщина, разливая в чашки чай.

– Береженого бог бережет.

– Дай вспомнить. Подружки мои по общежитию знали, но они давно повыходили замуж и разъехались. Ты знал, потому что мы с тобой дружили, а больше никто.

– Это ты со мной дружила, а я в тебя был влюблен. Ты меня, Сима, держала тогда возле себя как жилетку для слез.

– Но ты тогда уже был женат. Сам знаешь, что женатые мужчины для меня табу.

«Тогда я тебя такую порядочную не оприходовал, придется делать это сейчас, – размышлял в этот момент Цукер. – Витька не захотел придержать возле себя Инну, сейчас бы отличная партия получилась. Все приходится делать самому. Ни один друг не привяжет женщину настолько крепко, чем тот, который с ней переспал. Сима, конечно, не такая, как в молодости, теперь она как перезревшая груша, но все равно привлекательная и наверняка сочная на вкус».

Синичкина всегда нравилась Франку Адамовичу, но он не переходил грань дозволенного. Теперь, когда ее дочь могла стать владелицей комбината, эту грань необходимо было переступить. Двадцать с лишним лет прошло с их знакомства, когда молоденькая девятнадцатилетняя Серафима приехала по распределению на комбинат после окончания библиографического техникума. Цукер был на десять лет старше, он недавно женился и готовился стать отцом. Тогда он только собирался принять склад и еще работал механиком в ремонтно-механическом цеху. Адамович в то время частенько заходил в библиотеку за различными справочниками, а тут книги выдает такое «чудо». Казалось, дома Франка ждала молодая красивая, пускай и беременная блондинка, а он часами просиживал в читальном зале. Вскоре механик уже пил в библиотеке по вечерам чай с Симочкой. Говорят, что притягиваются противоположности, но Адамовича тянуло к той, с которой у него было много общего. Брюнетка польско-еврейского происхождения манила его. Родители Серафимы Станиславовны познакомились на поселении, где польский офицер армии Крайовы находился после трех лет лагерей. Возвращаться в Польшу, где его ждал скорей всего повторный тюремный срок, отец Серафимы не захотел. Ее мать тоже проживала в этом поселке после нескольких лет нахождения в лагерях за космополитизм. У них случилась большая любовь, но Станислав после смерти Сталина вернулся в Польшу, где были отменены преследования офицеров прозападной польской армии, а у него там были жена и дети. Мать же маленькой Симы вышла замуж за гражданина Синичкина и осталась в этом поселке навсегда. Фамилию дочери она сменила, а вот отчество сохранила от отца – Станиславовна.