Эля быстро ела суп, не чувствуя его вкуса. Хотелось спорить, переубеждать. Не хватало аргументов.

– Что ты делаешь дома? Уроки?

– Уроки, – Минаева была сурова. – Готовлюсь к новым темам.

– Но ведь все это можно сделать за пару часов! Что потом?

Эля искренне не понимала этой сдержанности. Может, Машку кто заморозил? Может, она выпила замораживающего напитка?

Кусочек холодца соскользнул с тарелки и шмякнулся на стол. Эля быстро подобрала его руками, отправила в рот. Минаева даже бровью не повела. Смотрела в окно. Жевала. В окне деревья, детская площадка и соседний дом. С такими же невыразительными окнами. Сколько лет уже все это было, а Машка смотрела. Каждый день.

– Если все делать грамотно, то это занимает больше времени, – вдруг произнесла она, опуская вилку на пустую тарелку.

Эля никак не могла свыкнуться с тем, что отвечает Минаева не сразу, выдерживая паузу.

– Как же общение? Ну, потрепаться, погулять, в гости сходить? – не сдавалась Эля

– Зачем?

Машка стояла с чайником в руке. Перед ней на столе – одна чашка. Неразрешимая задача – никто никогда не приходил к ней в гости и теперь ей не хватает посуды?

– Ничего, если я тебе в стакан налью? – вышла она из ситуации. – У нас всего две чашки, моя и мамина. А еще есть стакан.

Вот ведь как угадала!

– Да хоть в кружку.

От происходящего кругом шла голова. Это было что-то невозможное. Жуткое. Но не страшное. Правильное слово – смешное.

– Дружба всегда строится на какой-то выгоде, – выдержав очередную паузу, проговорила Машка.

На столе появилась маленькая пачка печенья «Юбилейное». Эля еле сдержала вздох. Мама всегда покупала тортики, пряники, вкусняшки всякие – угощениями к чаю можно было наесться на неделю вперед. А здесь печенье. Интересно, сколько дадут? Одну штучку или две?

Минаева разорвала упаковку и по-честному поделила печенье пополам. Откусила кусочек, не уронив ни крошки. Чудо!

– Мне ни от кого ничего не нужно. Мне нравится то, что есть.

Эля с трудом восстановила в памяти предыдущую реплику.

– А если грустно?

– Я иду на улицу бегать, и грусть проходит.

Ага! Значит, грустно все-таки бывает. Уже хорошо, хоть какая-то человеческая эмоция.

Маша пила чай и смотрела в окно. Дом, деревья. Что она там выискивает? Ждет, когда пролетит птица?

– Я знаю, что может быть нужно от меня, – продолжила Минаева, – все хотят списать, узнать правильный ответ. Помнишь, как вы разозлились во втором классе, когда я Когтеву не дала иголку на уроке труда.

– Ну да…

Словарный запас стремительно уменьшался, мысли сворачивались в одну точку.

– Вы еще собрание устроили, говорили о моей жадности.

Минаева улыбнулась. Ничего, получается у нее улыбаться, даже на человека становится похожа. Вот только слова она говорила какие-то не человеческие.

– А я не обязана была ему ничего давать. Не готов к уроку – его проблема, а не моя жадность.

Ничего себе логика! Элю передернуло от такого перескока.

– Вот тогда я и решила, что никому ничего не должна, – завершила свою речь Минаева. – Пускай мне все будут должны.

– Но ведь ты общаешься на переменах…

– Почему я не должна общаться? Мне говорят, я отвечаю. Я же говорю, интересней на все смотреть со стороны. Вы все очень похожи и совершаете одни и те же поступки.

– Какие поступки?

– Предаете.

– Кого это я предала? – снова обиделась Эля.

– Все кого-то предают, – равнодушно ответила Минаева.

Печенье кончилось, и чай кончился.

Эля теперь тоже смотрела в окно и думала, что ей нужно от Алки. Чтобы она признала свою неправоту, чтобы все стало, как раньше. Например, как год назад. Потому что за этот долгий год Алка, действительно, предала. А Эля… Никого она не предавала. Остальные, да, обманывают. Она же постоянно делала так, чтобы было лучше.