Бог поможет мне, надеюсь, выйти и из этого затруднения.

Были сегодня в Галкинском приюте, смотрели забор, который хорош, дети здоровы, Лейкиной я приказал до возвращения ее отца с войны не переводить в православие. Она очень на вид истощенная – кажется, у нее английская болезнь.

Мне так жаль, что я не вижу, как развивается мой сыночек. Так тянет к Тебе, солнцу моей жизни.

Что наши лошадки?

Целую Тебя, цветик Ты мой, когда-то расцелую Тебя «всурьез», как говорят мужики?

Люблю.

Кто пишет адреса? Я сначала пренебрежительно смотрел на эти конверты и открытки и открывал их последними. Сегодня нет письма – такая обида.

12 <июля> 1905 г. Петровск<ая> станция

Дорогая моя, сегодня день Твоего рождения. Нежно, нежно целую и грущу о разлуке.

2 последних дня делал по 100 верст, и не было времени и возможности писать. Третьего дня ночевал у Дубенского. Тебе кланяются его сумасшедшая сестра Саня и старушка Богдановская.

Вчера обедал у Кропотова и затем ездил с ним два дня. Ночевал у Ознобишина – красивый старинный дом.

Меня огорчает поведение здешнего земства – собрали крестьян на экономический совет и говорили против губернатора, земских начальников, священников, решили, что надо всю землю землевладельцев поделить и уничтожить войско. Это постановление они отпечатали и рассылают по уезду.

Я по телеграфу выписал Микулина и Паперацева сюда и потребовал начатия дела, хотя бы пришлось арестовать всю управу. Будет всероссийский скандал. А 15 июля губернское собрание и, вероятно, новые скандалы.

Тут мужики террориз<иро>ваны шайками мужиков, жгущих, безобразничающих и грозящих всем. Пришел полк казаков – без них не сохранили бы порядка.

У помещиков паника, но крестьяне в общем еще царелюбивы.

Платья себе и Мате у Херзе закажи непременно – c'est une chance de l'avoir si près[7]. В Саратове – перевод деньгам. Иметь хоть по 2 платья, но приличные. 600 руб. дешево.

Целую, люблю бесконечно.

Телеграмма

22. VII. 1905 г. Из Балашова

Сегодня [в] Балашове погромчески настроенная толпа [напала] на врачей, которых мне всех удалось спасти, несколько врачей избито, два дома разгромлены. Защищая врачей, и я получил незначительный ушиб пальца. Совершенно здоров.

16 октября 1905 г. Между Нижним [Новгородом] и Казанью

Безо всякой надежды, чтобы письмо пришло, по крайней мере в скором времени, пишу Тебе, дорогое мое сокровище, ангел мой. Видимо, придется нам перетерпеть многое – Господь Бог послал мне утешение перед длинною, видимо, разлукою наглядеться на вас, дорогие, бесценные мои, провести с вами три чудные недели. Я почерпнул в этом крепость и силу и молю Бога, чтоб он оградил меня от пролития крови. Да ниспошлет Он мне разум, стойкость и бодрость духа, чтобы в той части родины, которая вверена мне в этот исторический момент, кризис удалось провести безболезненно.

Долго мы теперь не увидимся, в Нижнем говорят, что до января едва ли восстановится правильное движение. А ты-то все вещи отправила в Саратов, и теплого-то у Тебя и детей нет ничего. Самое больное то, что сегодня в Нижнем уже отказались принять телеграмму в Кейданы, так как провод на Москву перерезан. Я телеграфировал Саше, чтобы он, если можно, из Петербурга телеграфировал Тебе, а потом я поехал к Фредериксу (Унтербергера нет), чтобы он просил начальника телеграфа телеграмму Тебе отправить по возможности через Петербург. Ужасно будет, если совершенно между нами перервутся сообщения. Надеюсь на Бога. Я знаю Тебя в эти моменты! Знаю, какую Ты приносишь жертву детям, оставаясь далеко от меня в эти минуты. Но мы оба исполняем свой долг, и Господь Бог спасет нас.