Социально-охранительное регулирование состава студенчества имело и исповедально-национальный аспект. Высшая школа была русской по языку преподавания и предназначалась, в первую очередь, для юношества православного вероисповедания. Тем самым самодержавие пыталось, с одной стороны, устранить возможность студенческих антиправительственных выступлений на национальной почве, а с другой – затормозить развитие национального самосознания народов, входивших в состав империи, ради сохранения ее целостности. В отзыве на проект плана государственной обороны, который обсуждался в Совете министров, министр народного просвещения А.Н. Шварц писал, в частности: «Необходимо неуклонно отстранять всякие притязания инородцев на какую бы то ни было обособленность и национализацию школы. Руководящим началом должна быть единая русская государственная школа на всех ее ступенях и для всех без исключения инородцев империи… Во всех учебных заведениях должно неуклонно и строго последовательно проводиться образование и воспитание в духе любви к русской народности и русским идеалам»135. Главным объектом регулирования состава студенчества была его еврейская часть. Самодержавие пыталось всемерно ее сократить, ибо в глазах правительства еврейская молодежь в основной массе была подвержена революционным настроениям. Данный взгляд не был беспочвенным. Вместе с тем царская бюрократия не возражала против приема в высшую школу еврейской молодежи из богатых буржуазных семей. В 1886 г. Министр народного просвещения И.Л. Делянов внес на рассмотрение Комитета министров предложение допускать в среднюю школу детей евреев только из высших сословий (не ниже купцов I гильдии). Предложение было принято с рекомендацией о приеме в высшие учебные заведения и детей купцов II гильдии. Однако Комитет не счел возможным законодательно оформить свое же постановление. Осуществление данной меры возлагалось на министра народного просвещения. 10 июня 1887 г. И.Д. Делянов издал циркуляр о процентной норме для евреев в учебных заведениях: 10 % в черте оседлости, 5 % – вне ее, 3 % – в столицах136.

По воспоминаниям действительного статского советника, журналиста, писателя, члена-учредителя Русского Собрания С.Н. Сыромятникова (1864–1933), он впервые увидел П.А. Столыпина в 1884 г. в коридоре Санкт-Петербургского университета. В своей статье «Железный министр» С.Н. Сыромятников отмечал следующее: «Я встретил высокого черного студента с выразительными глазами и задумчивым лицом. Меня заинтересовал его вид, и я спросил у товарища, университетского старожила, кто это. «Столыпин, естественник», – ответил мне товарищ… Прошло 22 года, и с хор георгиевского зала Зимнего дворца я смотрел на членов I Государственной Думы и Совета, которые пришли выслушать тронную речь. В толпе министров, стоявших налево от трона, я увидел новое неизвестное Петербургу лицо: это был новый министр внутренних дел Столыпин»137.

Однокурсником П.А. Столыпина был в будущем знаменитый ученый В.И. Вернадский (они оба учились в 1881–1886 гг. на естественном отделении физико-математического факультета). 14 апреля 1938 г., делая запись в своем дневнике о студенческом периоде, В.И. Вернадский отметил следующее: «Тогда мне были особенно близки Обольянинов и Книпович – кроме друзей по гимназии Краснова и Ремезова. Еще Столыпин, Шнитников»138. Известно тогдашнее деление студентов на три категории. Это «белоподкладочники» – аристократы, названные так за тужурки особого покроя и с белой подкладкой. Они, конечно, с презрительной миной стояли в стороне от всех общественных веяний и ценили альма-матер лишь за те знакомства, которые здесь завязывались, и за возможность государственной карьеры. Вторая категория – «культурники». Сюда входили В.И. Вернадский и его друзья – дети дворянских трудовых семей. Здесь проповедовали «положительное культурное строительство вместо разрушительного натиска», как писал И.М. Гревс. И третья – радикалы, как раз исповедовавшие этот натиск. Их внешние приметы были таковы: сапоги, косоворотки, иногда даже синие очки. Из них рекрутировались народники, социалисты и террористы.