– Плюёшься, гад! А ты, видать, немало людей погубил, чтобы заработать этот поганый крестик, – Вовка сорвал с его груди награду, взглянул на неё и швырнул на дно воронки. – Там ему самое место.

И тут глаза мальчика неожиданно для него самого наполнились слезами.

– …И я не жалею, что попал в тебя, – закончил он свою мысль.

Фашист, вероятно, устал и смирился со своей участью. Ибо ненависть в его глазах стала вытесняться страданием. Мальчик растерялся.

Немец беспомощно шевельнул рукой и глазами указал себе на грудь. Вовка взял его руку и положил её, куда он просил. Тот дважды царапнул пальцем по нагрудному карману френча.

– Что-то вытащить? – спросил Вовка. – Сейчас.

Он извлёк из кармана немца документы, подписанный незапечатанный конверт с письмом и обёрнутый картонкой фотографический снимок. Картонка отогнулась, и мальчишка с недоумением замер. На снимке была запечатлена самая обычная счастливая семья. Красивая женщина с русыми волосами, завязанными в пучок; жизнерадостный мужчина и маленькая, лет семи, девчонка с озорной улыбкой. Фото снято на фоне опрятного особнячка, хорошо видны номер дома и название улицы. От всего этого веяло далёкой безмятежной жизнью.

Некоторое время Вовка смотрел на фото как под гипнозом. «Всё-таки странно…– думал он, – у этого фрица тоже есть дом, жена, дочка. Как же это может быть?» Наконец, справившись с замешательством, он спросил немца:

– И что с этим делать?

– Ден бриф, шик ден бриф.

– Это? – Вовка показал ему документ.

Тот отрицательно покачал головой.

– Может быть это? – мальчик за уголок приподнял конверт.

– Я, – удовлетворённо прикрыл глаза немец.

– Отослать письмо? – мальчик жестами подкрепил свой вопрос.

– Я, – кивнул немец.

– А это куда положить? – Вовка показал на фотографию и документ. – Сюда же?

– Я, – согласился тот. И словно карандашом пошевелил пальцем.

– Хочешь, чтобы я дописал письмо? – Вовка на воображаемой странице тоже пальцем сделал короткий росчерк.

– Я, – голос немца начал слабеть.

– Ладно, допишу. И отошлю. Если жив буду, – поясняя свои слова жестами, добавил он и спрятал всё в карман курточки.

Правая нога мальчика, соскользнувшая под бедро немца, совершенно промокла и от напряжения занемела. Вовка потянулся к лежащему на краю воронки автомату, вдавил его в дёрн и, вцепившись в цевьё, выбрался наверх. Оторванная подошва тотчас напомнила о себе. Мальчишка с недовольной гримасой повернул носок ботинка влево, вправо и понял, что не сможет больше сделать и шагу. Бросив подсумок с боеприпасами наземь, паренёк уселся на него.

– Подожди немного, – обратился он к немцу и, подкрепляя слова жестами, сказал: – Вот подвяжу подошву и побегу за санитарами, они тебя живо перевяжут.

Вовка сноровисто стащил с ноги ботинок, выжал воду из портянки, оторвал от неё узкую полоску материи и начал скатывать её в жгут. Вдруг он услышал осевший голос немца:

– Ихь браухе шон кайне занитэре. Ихь вайс, ихь штербе йецт.

– Слушай, фриц, подожди ещё минутку, – мальчик показал на запястье, где носят часы. – Не побегу же я в одном ботинке. Я быстро.

– Ихь браухе шон кайне занитэре, – настойчиво повторил немец, отрицательно покачивая головой.

– Не надо санитаров? – переспросил его мальчишка, указывая в сторону возможного нахождения санитарной машины.

– Ихь браухе нихьт. Эс ист шпэт, – подтвердил тот.

– Я понял, – кивнул ему Вовка. – Не надо так не надо. Тебе виднее.

Энергично встряхнув портянку, он туго навернул её на озябшую ступню и взялся за ботинок.

– Нэ надьё, – снова подал голос немец.

– Не надо? – не поверил своим ушам Вовка. – Что, не надо? Обуваться? Ха. Надо! Ещё как надо. Я тебе не аист. Мне стоять некогда. Нужно бегать, на двух ногах бегать.