Она внушит мне навсегда, что полки с книгами смотрятся в доме богаче, чем ковры на стенах или хрусталь в серванте. Приучит читать литературные журналы, плакать от хорошей поэзии, ходить в букинистические магазины и рыться в старых книгах, пока от пыли не покраснеют глаза и не распухнет нос.

В «шальные девяностые» мама будет вести переговоры с заказчиками, выбивая деньги для оборонного предприятия. Потом уйдёт в коммерческую структуру и до семидесяти лет проработает в торговой фирме менеджером наравне с молодыми девчонками.

Девочка-отличница Лида не станет доктором наук, известным политиком или бизнес-леди. Отличники вообще редко достигают внешкольных звёзд. Но всё, за что она возьмётся, будет выполнено на оценку «отлично». И даже я – мамино самое неказистое произведение – закончу школу почти отличницей, с одной-единственной четвёркой: по географии.

Однажды мама обронила:

– Скоро приедет Виталик. Его ты будешь слушаться!

Почему это я должна слушаться неизвестного Виталика?.. Не хочу и не буду!

Но теперь почти каждый день я слышала, что «приедет Виталик», и привыкала к мысли о его скором приезде.

Мама вообще-то и без Виталика прекрасно со мной справлялась, хоть мы и не всегда понимали друг друга.

Вот я, напуганная чем-то, плачу, а мама, сидя напротив, повторяет спокойно и холодно:

– Прекрати истерику. Пре-кра-ти-ис-те-ри-ку.

Мне же мерещится угроза: «Прекрати, а то я тебя истереку!» Что это значит – что именно мама со мною сделает, если не прекращу – я толком не понимаю. Одно ясно: пощады не жди! Меня истерекут и обратно уже не починят!

Мама удивлённо смотрит, как я реву по нарастающей – от страха, и не знает, как на это реагировать.

– …Вот Виталик приедет, – повторила мама. И, вздохнув, бросила взгляд в окно, во двор, где корова жевала наше бельё.

– А Виталик тоже будет у нас жить? Как тётя Валя и Генка?

– Посмотрим, – мама слегка хмурилась, будто сердилась, но щёки её нежно краснели… как у Генки, когда он врёт. Значит, Виталик будет жить у нас.

– А откуда он приедет? – выпытывала я.

– Он прилетит из Ленинграда, – говорила мама.

Небо над посёлком было чистое-пречистое, лишь изредка набегали и проплывали фигуристые облака. Если смотреть долго-долго, обязательно увидишь, как пролетит крошечный самолётик с длинным дымным хвостом.

– Мама, а вон там Виталик летит? – нетерпеливо спрашивала я, завидев самолёт.

– Нет, доченька. Когда ему подпишут командировку, об этом сразу станет известно.

– А кто ему подпишет командировку?

– Партия и правительство.

Значит, про приезд Виталика сообщат по радио!

Мы каждый день слушали радио – пластмассовую коробку, самый важный предмет в крошечной комнатушке. Временами коробка принималась смешно разговаривать по-киргизски. Произносимые диктором фразы были звонкими, резкими, с многочисленными «ы» и «уу», и я почти ничего не понимала.

– Урматтуу жолдоштор, – говорило радио. – Кыргыз Республикасынын радио мындай деди. Азыр саат алты, он беш минут.6

Я по-киргизски могла только до десяти сосчитать: бир, эки, үч, торт, беш, алты, жети, сегиз, тогуз, он…

Когда из коробки доносился строгий мужской голос, говоривший по-русски, я всегда слушала внимательно. Этот голос передавал главные новости – партийные и правительственные, они могли касаться приезда Виталика.

Однажды голос предупредил о том, что кого-то «съест КПСС».

– Мамочка, ты слышишь? Съест, – заплакала я.

– Кто кого? – удивилась мама. – Серый волк – глупую Танечку?

А потом, разобравшись, она долго смеялась и вечером рассказывала тёте Вале, как я решила, что КПСС кого-то «съест».

– Это же съезд, глупышка, понимаешь – съезд! На съездах никого не едят, на них принимают решения, очень важные для страны.