– Нет, – сказал Дмитрий весело. Он сел напротив, оторвал от яичницы половину и положил на тарелку. В его стакане тоже было пиво.

– И что же ты делал?

– Читал, в основном. Потом бродил просто так по квартире.

А я придвинул тумбочку к двери, подумал Максим. Да что такого-то? Ну бродит…

– Нашел старую газету, давай кроссворд разгадывать. – По крайней мере, Кочнев ел с аппетитом, что удивительно в его состоянии.

Максим открыл свою банку, сделал глоток, заставил себя проглотить обжигающее холодом пиво. Именно с такого все вчера и началось.

– Потом пробрался в твой кабинет, ты уж извини…

– Ерунда. Если ты только не забирался в мой роман… который не отредактирован.

– Нет, туда я не смотрел – знаю ведь, что дуракам полработы не показывают. Просто, покопался в твоих запасах литературных файлов – у тебя, оказывается, недурная библиотека собрана, думал, чего-нибудь почитать из драматургии… Освежить в памяти, что и как пишется там. Какие-то штучки даже придумал для пьесы.

Максим отправил в рот кусок яичницы, понимая, что начинает тяготиться обществом приятеля. С ним уже было неприятно находиться рядом, смотреть ему в глаза, испытывая неловкость, слушая хрипловатый голос, замечать, насколько сильно он изменился. Даже в сравнении со вчерашним днем.

Писатель жевал и не чувствовал вкуса, на языке еще был осадок от зубной пасты и того, что можно назвать смесью перекисшего пива с табаком.

Максим слушал голос приятеля и не мог поверить, что слышит именно его. Изменилась ритмика его обычно правильной поставленной речи, дикция потеряла чистоту, куда-то стали пропадать интонации. Впечатление было неприятное. Даже сильнее – перерождалась в отвращение.

Ну почему я должен так относиться к своему старому другу, ведь, по сути, от старых времен у меня только Дима и остался… Не поднимая глаз, Снегов отпил из банки.

– В Интернет я не лез, не беспокойся, все твои мегабайты целы, – рассмеялся Кочнев, поднимая руки, точно сдаваясь.

– Ладно, не проблема, – пробормотал Максим.

– Романчики твои посмотрел на полке… Обнаружил, что не все, которые ты мне свои дарил, я прочел до конца. Прошу прощения.

– Перестань извиняться, тошно, – сказал Снегов. – …Тебе ничего не привиделось в этот раз?

– Нет, ничего такого не было. Или не помню. – Актер посмотрел на холодильник. – Наверное, организм все-таки ищет средства защиты, мозг отгораживается, стирая какие-то временные куски из памяти… Может, чтобы защитить психику… Или…

Максим бесился от того, что не мог вспомнить вчерашний вечер целиком. В то же время он по-настоящему боялся это вспомнить… Кочнев говорит о мозге, который отгораживается – а вдруг его мозг тоже пытается защищаться?..

– Или что? – Снегов надеялся, что воспоминания приятеля помогут ему воссоздать в уме то, что ускользнуло и не хотело показываться на глаза.

– Я начинаю думать, что похож на заколдованного принца. Посмотрел в твоих книги. Там же полным-полно всякого чародейства… Это может быть неплохим объяснением…

Максим рассмеялся.

– Порча? Да такого не бывает!..

– Бывает. Не так, может, вульгарно все это объясняется, но ты не отрицай…

– Да не отрицаю я, просто не в этом дело. Не хватало еще, что бы ты к экстрасенсу поперся какому-нибудь! Совсем с ума съехал?..

– Я не сказал, что собираюсь. – Дмитрий уставился на него. Взгляд красных глаз из-под припухших век был весом в несколько десятков тонн. – Но я бы многое отдал, чтобы отхватить часок-другой, понимаешь?..

– Ты все-таки сходи к врачу, мало ли что, – сказал Максим. Со дна желудка поднялась изжога, он покривился.

– Может быть, кто-нибудь из театра постарался, – проговорил, словно не слыша, Кочнев. – Только у кого ума хватило на это?..