Сиур достал фонарик, – луч света выхватывал ножки раритетной мебели, бахрому плюшевых накидок, бронзу и фарфор, картины, книги, вазы...

Он перевел дыхание. Ответ на вопрос висел в воздухе комнаты... тошнотворно-сладковатый, удушливый. Сиур привык к смерти, его не пугал ни вид ее, ни запах. Бояться следовало живых.

Он уже понял, что произошло. Свет его фонарика искал тело... Труп хозяина квартиры лежал на боку, как бы заглядывая под обитый гобеленом диван. Сухонький, тщедушный старичок... на такого дунь, и костей не соберешь. То, что это не естественная смерть, Сиур понял сразу, – он не смог бы объяснить, по каким признакам всегда уверенно определял это.

Так у рыцаря, выезжающего на ристалище, Цвета Прекрасной Дамы в какой-то момент неуловимо и необъяснимо превращались в Цвета Смерти. Становилось ясным, кто выйдет из этого боя победителем, а кого унесут верные слуги и пажи...

Сиур словно очнулся: ему вдруг показалось, что все еще звучат звуки рогов, призывающие рыцарей помериться силами, восторженные крики толпы, ржание коней, лязг железа... В ушах как будто засвистел ветер. Навстречу, неистово вращаясь, летело огромное копье...

Отогнав видение, он нагнулся и внимательно осмотрел тело – никаких видимых повреждений не было, не было и крови. Переворачивать труп он не стал. Странно, что старик оделся так, будто собрался в гараж или сарай – но ни того, ни другого, со слов Тины, у деда не было...

Сиур посветил фонариком вокруг – никаких следов разгрома, борьбы. По крайней мере на первый взгляд. Включать свет было бы безумием. Какой-то шорох заставил его погасить фонарик. Нет, показалось. Однако пора уходить. Он еще раз осветил неподвижное тело, удивленно хмыкнул... за обшлага рукава покойника зацепилась паутина. Откуда бы взяться паутине? И еще. Старик умер неожиданно. Такие вещи Сиур умел отличать. Страх и отчаяние накладывают на все окружающее особое клеймо, впитываются в стены. Здесь этого не ощущалось.

Пора было уходить. Он сделал то, что обещал. Внезапно Сиур почувствовал себя героем бульварного детектива. Он чуть не рассмеялся. Но смех застрял в горле – в присутствии смерти шутить не пристало. Труп был здесь – не выдуманный, а самый что ни на есть настоящий... очень реальный...

Жалко старика. На его сокровища, похоже, никто не посягнул, но самую главную ценность каждого человека – жизнь – у деда кто-то отнял. Неправда, что старики жизнью не дорожат – чем меньше ее остается в запасе, тем неповторимее мгновения бытия. Так поздняя осень заставляет ценить последние цветы...

Сиур осторожно, не снимая перчаток, открыл дверь в соседнюю комнату, посветил фонариком – ничего. Вещи в порядке, все на местах, дверцы шкафов закрыты, ничего не опрокинуто, не перевернуто. Он задумался. Стараясь ничего не задевать, ни к чему не прикасаться, подошел к входной двери... внутри шевельнулось волнение, беспричинный страх. Этого он давно не испытывал. Ситуация, в общем-то, не экстремальная. Бывало похуже.

Его вдруг окутал холод, как будто смотришь в очень глубокий провал или бездну – и не знаешь, что там...

Тина притаилась в тени кустов, пытаясь что-то разглядеть за окнами Альберта Михайловича. Может быть, там никого нет, и этот Сиур не собирается туда лезть. Зачем ему? Постоит тихонько под домом, придет и скажет, что ничего, мол, не обнаружил, квартира пустая. Да еще, пожалуй, потребует плату за услуги...

Она сидела на траве, обхватив руками колени, и проклинала все на свете: их дурацкую затею, свою трусость, комаров... От обиды на Сиура, который без сожаления бросил ее здесь одну, она заплакала.