– Полюби она вас, что бы вы делали? – спросил Сибиряк. Хантер невольно вздрогнул и опустил глаза.

Они сидели молча. Сибиряк все порывался уйти, просто встать и выйти, оставив этого болвана одного с его навязчивыми идеями, манией величия и чувством превосходства человеческой расы над всем остальным миром. Но за свои почти восемьдесят лет жизни Сибиряк понял, что каждый имеет право на собственное мнение, как бы его от этого мнения ни тошнило. В конце концов, если бы люди узнали, кто он такой на самом деле, не факт, что и к нему отнеслись бы без опаски. В своем солидном возрасте Сибиряк выглядел лет на тридцать. По документам ему было почти сорок и в скором времени ему придется искать человека, который перепрограммирует его подкожный чип и сменит в базах дату рождения. Из-за постоянного страха быть пойманным на поддельных личных данных Сибиряк не мог долго оставаться на одном месте, найти работу или завести семью. Единственное, что он мог, – подрабатывать по пути, где придется. Порой такая жизнь казалась ему адом, но Сибиряк знал, что однажды, лет в двести, и он отойдет в мир иной, покрытый старческими морщинами, избороздившими его лицо, и это чувство конечности существования снова примиряло его с миром и заставляло вспомнить, как прекрасна жизнь вокруг.

– Пожалуй, мне пора. Самолет вылетает через четыре часа, а мне нужно многое успеть.

Сибиряк отодвинул стакан, нерастаявшие кубики льда зазвенели чистыми голосами. Открылась и закрылась за очередным посетителем входная дверь, и горячий воздух с улицы непрошенным гостем проник внутрь.

– Куда летите? – вежливо поинтересовался Хантер. Он любил произвести хорошее впечатление, если это ему ничего не стоило.

– Вы удивитесь, но я лечу в Ирландию. – Сибиряк снова поудобнее устроился на диване напротив Хантера. – Читали о проекте Райана О’Коннелла? «Замок воскрешения», ни много ни мало.

– Воскрешения чего? Музейных мумий и мамонтов? – усмехнулся Хантер.

– Отнюдь. Воскрешения близких, которых мы потеряли. Люди со всего мира отправляют заявки на проект, надеются попасть в Замок.

– В смысле? – удивился Хантер. – Вы что, серьезно верите в воскрешение мертвых? Привидения и все такое… Да и зачем, собственно, это кому-то понадобилось?

Хантер был одним из немногих людей, которые живут своей жизнью, никогда не оглядываясь назад. Ностальгия, боль утраты или грусть, казалось, не имели для него особенного значения.

Сибиряк внимательно посмотрел на собеседника:

– Как зачем? Попрощаться. Не всем из нас повезло успеть… Хм… Сказать последние слова тем, кого мы потеряли. Признаться, открыться, да бог его знает, что еще. Вот зачем это нужно! Странный вы человек. Разве вы не хотели бы снова увидеть того, кого любили?

Хантер задумался. Он скрестил руки на груди, чувствуя, как сердце убыстряет бег против его воли.

– И что, можно будет прожить жизнь со своим призраком? – спросил он, с интересом глядя на Сибиряка.

– Это невозможно. Но каждому дадут время, чтобы проститься. И потом человек может начать жить с чистого листа, без скорби и сожаления.

– Вот облом, – вздохнул Хантер разочарованно. Но что-то в этой идее ему все же нравилось.

– Что ж, мне действительно пора, – извинился Сибиряк.

Он подхватил легкую дорожную сумку и, проведя запястьем над встроенным в стол терминалом, расплатился и вышел на улицу.

Хантер посмотрел на пустыню через запыленное желтым песком стекло. Черных точек на вибрирующем в раскаленном чаду горизонте становилось все больше. На парковке уже не осталось свободных мест, а в кафе запахло солнцезащитными кремами и едким потом.