И тут Арсеньев понял, в чем было дело, и почему робот так упорно отфутболивал его.

В графе «иностранные языки» Арсеньев честно указал немецкий. И только эта графа все время оставалась неизменной, пока он тут создавал суперменов.

Странная же это экспедиция! Важнейшим критерием участия в ней является – незнание немецкого языка.

* * *

Впрочем, Арсеньев вскоре забыл об этой нелепости. В течение последних суток он был настолько рассеян, что на многие вещи просто не обращал внимания, потому что его мысли были всецело поглощены Юлей. Всю дорогу он постоянно посматривал на нее, как бы опасаясь, что девушка внезапно исчезнет.

С Арсеньевым творилось что-то такое, чего он никогда в жизни не испытывал. Или, может быть, испытывал в юности, когда провожал девушку с дискотеки и в первый раз в жизни целовался, и девушка вдруг, почему-то покраснев, пригласила его к себе в общагу, выпить чашку чая. И они пошли по лестнице, вертикально преодолевая пятиэтажное здание во всю его высоту, и Арсеньев обалдело смотрел снизу вверх, как ступает эта, теперь уже безымянная девушка, по лестнице, как она выглядывает из-под локтя на поворотах – с таким странным, никогда раньше невиданным выражением лица…

А теперь такое лицо было у Юли – Арсеньев понял и вспомнил: немного сонное, немного хитрое – и вся дорога из Брянска казалось Арсеньеву той самой хрущобной лестницей. Вот почему и странная деревня великанов, и многие события – как предыдущие, так и последующие – воспринимались им, будто в каком-то фоновом режиме, в котором продолжалось карусельное кружение его головы.

Они шли по лесной тропинке быстро, Арсеньев едва поспевал за длинноногой Юлей, опасаясь, что она услышит его одышку, и дело было вовсе не в возрасте, а в животе, который выступал в качестве дополнительного переднего рюкзака. Если бы не этот живот, не дурная привычка пить по вечерам пиво – у телевизора или компьютера – в одинокой холостяцкой «однушке»… Впрочем, хотелось думать, что задыхался он не столько от тяжелой ноши и быстрой ходьбы, сколько от распиравших его чувств.

Временами становилось совершенно не о чем говорить, и молчание тяготило его.

– Лес где-то горит, торфяник, – деловито заметил Арсеньев, поведя носом, однако никакой гари не почувствовал.

– По барабану! – ответила Юля.

– Я к тому, что немного дымно, и поэтому видны все эти красивые лучи. И это не может быть туман, потому что туманы в июне маловероятны.

– Да? Это у нас урок естествознания?

– Ну… Просто: красивые лучи.

– Вижу, – сказала Юля.

Наверное, в ее представлении настоящий мужчина не должен тратить силы на то, чтобы любоваться природой. Что ж, запомним…

Лес был пронизан косыми дымными аппарелями солнечного света, с которых скатывались крупные сверкающие жуки. И вдруг вдали появился проблеск: острый, узкий, словно игла, – появился и сразу исчез за стволами деревьев. Как будто один из этих солнечных жуков запалил вдали столбик огня… Вот и другой столбик вспыхнул и погас, но тут же возник третий, четвертый, и уже целая вереница гейзеров забила из-под земли – так за стволами сосен возникло озеро.

Юля пошла быстрее, потом побежала – вниз, пологим склоном, к озеру… Через несколько минут деревья расступились, открыв широкий простор, полный воздуха и света.

Солнце уже стояло низко, слепило: ведь они добирались сюда весь день. Лучи умножались на глади озера, играя тысячами радужных бликов. Дальний берег таял в голубом мареве и едва различался, будто его и вовсе не было. Впрочем, и ближнего берега – тоже не было. Юля вопросительно посмотрела на Арсеньева:

– Это и есть ваше озеро?