– Во, это по-нашему! – воскликнул хозяин. – Девчонки, та-ак! Мужики, – не унимался Григорий, – запе-е-вай! Три-четыре…

Хор «мальчиков» прямо на кухне запел:

Зелёною весной

Под старою сосной

С любимою Ванюша прощается.

Кольчугой он звенит,

И нежно говорит:

Не плачь, не плачь, Маруся, красавица…

И Галина, и Валентина уже не в первый раз слышали эту песню в исполнении их мужского трио, но каждый раз встречали её аплодисментами: знали, как легко можно доставить мужьям удовольствие. А мужчины были довольны и горды собой: хлопают и целуют, значит, совсем неплохо они поют…

Уже заполночь, когда Павленко уехали, а Галина мыла в кухне посуду, Георгий с Григорием вышли на улицу: покурить, да посмотреть, на месте ли машина. Егор в праздники позволял себе побаловаться сигаретами. Дома у него лежала и трубка, и табак был припасён, так, на всякий случай и на плохое настроение.

Было довольно тепло, вечером выпал снежок, припорошивший тропинки и машины, и в свете уличных фонарей окружающий мир казался не таким уж серым и безрадостным. Это завтра, когда белый снежок растает, обнаружатся и вылезут на глаза брошенные бутылки, окурки, пустые сигаретные пачки, облезлые и погнутые оградки вдоль домов. А пока вокруг было покойно, прозрачно и умиротворённо.

– Жорка, расскажи, хоть, что новенького в жизни? Когда свадьбу-то организуем? – спросил друга Григорий, положив руку другу на плечо и посмотрев ему в глаза. – Сколько лет-то ещё будешь один маяться? Знаешь, мы с Галкой разговариваем о тебе, и, друган, что-то так жалко, что у тебя ничего не срастается по жизни. Может, помочь чего-нибудь надо? Познакомить с девахой какой-нибудь? У Галки подруг-то в городе до и больше! Мужик, в натуре, с головой, всё есть для жизни, а всё бобылём живёшь. Ты что, корефан?

Егор, выдыхая дым, похлопал Григория по плечу, ответил:

– Гриш, не знаю я. Вредный стал от одиночества, никак не могу встретить ту, которая нужна. Всё какие-то полуженщины – полубабы попадаются. Так, для постели, да и то, лишь бы не забыть процесс… – Он вспомнил новую знакомую, с дрожью в голосе произнёс: – Знаешь, на курсах познакомился с дамой…, ты бы видел, какая это женщина… – мечтательно произнёс он.

– Ну, а в чём дело, Егор? Расправь плечи, да в оборот её!

Егор бросил окурок, помолчал.

– В оборот, кореш, можно брать тех, что для забавы, а для души…– тут не так-то всё просто. Я ещё и не знаю – может, она замужем.

– Друган, для какой души? Тебе хозяйку надо в дом, а он о душе. Да если баба нравится: понимаешь, что она твоя, муж тут ни при чём. В бой и до победы!

– Да знаю я, а то ты меня не знаешь, Гриш! Не мы ли с тобой с тринадцати лет танки рвали, и кровь мешками проливали? Но, хозяйка – хозяйкой, а не забывай, что хозяйки были у меня, и что толку? Нет, Григорий, душа, мне кажется, первична. – Помолчав, задрожавшим голосом добавил: – Ты же знаешь, как она, сука, скулит иногда, выворачивает всего наизнанку, хоть на стену лезь.

– Да знаю я, Жорка, знаю, – поддержал друга Григорий.

– Ни бабы, ни водка, ни деньги – ничего не помогает, – продолжал захмелевший Егор. – Человек ей, паскуде, нужен, понимаешь? Свой, родной, близкий человек, – сказал он, ударив себя в грудь кулаком.

Внезапно друзья услышали у крайнего подъезда громкие голоса.

– Ленка, стерррва! – слышался пьяный мужской голос. – Да я всё видел, как ты облизывалась с этим ублюдком!… Босс, твою мать!… Завтра я этому барбосу фузеляж-то попорчу! Не-е-е, погоди только…

– Ну что ты городишь?! – отвечал женский голос, пытаясь оправдаться. – Вадим, ну кто облизывался-то? Что, потанцевать нельзя? Тоже мне, Отелло выискался.