– Христос воскресе!

– Воистину воскресе! – колыхнётся в ответ людское море, возвещая, что Спаситель попрал смерть, воедино соединяя мир живых и мёртвых.

И такая радость разольётся вокруг, будто ступаешь не по земле, а плывёшь по солнечному лучу.

Сквозь мягкое полузабытьё слышались стук колотушки сторожа и неразборчивые людские голоса. Один мужчина говорил быстро и громко, а другой смиренно и успокаивающе:

– Господи, и их помилуй от щедрот Твоих!

От Имени Божиего на устах болезнь отступала. Перекрестив скотину, разделившую с ней кров, женщина вышла наружу, в мозглую сырость февральской ночи. Ветер с волчьим воем затеребил плат на голове и забрался в башмаки, но взгляд успел отыскать яркую звезду на небеси, что наперекор всему сияла светом Христовым, не приемля ни хулы, ни похвалы.

В начале мая Санкт-Петербург полосовали дожди. Розовато-жёлтая громада Зимнего дворца в строительных лесах закисала в болотном тумане. Измаявшись непогодой, недоброй славы государь Пётр Третий отбыл в загородный Ораниенбаум, и молва доносила слухи о его нескончаемых пирушках. И это вместо того, чтобы ходить в траурном платье по благодетельнице императрице Елизавете Петровне! Мужики меж собой баяли, что прусакам дана большая воля, и дошло до того, что русских солдат понуждают прислуживать голштинскому войску, выписанному на потребу новому царству.

Подобно своенравной Неве перед бурей, город набухал недовольством и страхом: что-то будет? Кто отмолит грехи, что каменной глыбой лежат на граде Петровом, построенном на человеческих костях?

– Интересно, спит ли когда эта блаженная? – сказала мужу Фёкла, завидя невысокую женщину в красной юбке и зелёной кофте.

Та шла, постукивая посохом по деревянному настилу, а сзади, на безопасном расстоянии, тащилась парочка мальчишек – из тех сорванцов, за которыми глаз да глаз.

– А я почём знаю? – пожал широкими плечами бондарь Маркел по прозвищу Волчегорский, потому как ещё пострелёнком пришёл в Престольную с урочища Волчья Гора на Белом море.

Здоровенными ручищами он мог колёсные обода ломать, а перед Фёклой робел. Бывало, забуянит где в трактире, так целовальник[9] сразу полового за Фёклой шлёт. Стоит той взойти на порог да зыркнуть на благоверного, он вмиг тише ягнёнка становится.

– А мне всё же интересно, – продолжала гнуть своё Фёкла, – бабы всякое болтают, кто-то говорит, что Ксенья свой дом вдове Антоновой отдала, а я думаю, что у неё в заповедном местечке пристанище имеется или кто из богачей её привечает. Болтают, куда блаженная на постой встанет, тому хозяину удача выпадет: купцы расторговываются, у ремесленников заказы подходят, а у крестьян урожай родится сам-сто. Вот и стукнуло мне в голову проследить, с кем она дружбу водит.

Пошуровав в печи, Фёкла брякнула на стол чугунок с пареной репой и развернула тряпицу с солью.

Маркел крякнул:

– Опять репа? Ты бы хоть щей с грибами наварила или уху сварганила. Во где уже у меня твоя репа стоит.

Ногтем с чёрной окаёмкой Маркел чиркнул себя по горлу, но репу взял, густо присолив сероватой солью. Слава Богу, соли в доме было вдосталь, давеча в гавань судно с солью зашло, так знакомый корабельщик целую меру по дешёвке продал.

– Ты разговор-то на репу не отводи, а лучше подумай, как разузнать то, о чём я тебе толкую. – Фёкла взяла в руки рубель и принялась яростно выкатывать валик с накрученным полотенцем. Она всегда гладила бельё, словно в бой шла. Иной раз Маркел думал, что если бы его жёнку с энтим рубелем в руках да впереди войска поставить, то ух – дрожи, неприятель!

– Да боязно мне, – сказал Маркел, упихав в рот последний кусок репки. – Ну как заметит и ославит на всю округу. Не дело бондарю за людьми подсматривать, чай, у нас не Тайная канцелярия, а я не граф Шувалов