– Всё хорошо, дорогой, не расстраивайся.

Склеить фигурки явно не представлялось возможным.

Голова медведицы закатилась под стул, и её нарисованный глаз смотрел на мир со скорбным осуждением. У разбитых мишек были имена: Лукерья Потаповна, Пуся и Муся. Она придумала их в третьем классе, когда болела. Мама вставать не позволяла, и чтобы было не скучно, Рита натащила в постель всякую всячину, типа маленьких куколок, игрушечной посудки и стеклянных шариков из мозаики. Меж двух подушек она устраивала для мишек берлогу и понарошку поила их чаем с мёдом.

Глупо сокрушаться о потере вещей, когда на голове вдовий плат, денег нет даже на еду, а дети в такой депрессии, что с трудом могут общаться между собой.

Рита не стала убирать в квартире, пока не отвела Лину домой. Не хотелось при ней выказывать свою обиду, тем более, что Лина не обнаружила ни тени раскаяния.

– Мама, давай ты откажешься присматривать за Линой, – сказала Галя. С несчастным выражением лица она топталась в дверях и усиленно моргала. – Мне жалко мишек. Я видела – эта Линка специально их уронила.

«Нет худа без добра, – подумала Рита, – Галя заговорила». Ради фразы, произнесённой дочерью, она смогла бы перебить всю свою посуду, включая хрустальные бокалы.

– Правда, мам, выгони её, – подхватил Ромик, – мы с Галей можем отказаться от школьных обедов, и тебе не придётся платить. Да, Галя?

От разговора детей Риту охватило чувство нереальности происходящего. Да с ними ли происходит такой кошмар? Может, стоит проснуться и распахнуть глаза? На всякий случай она потрясла головой в дикой надежде, что черепки преобразятся в целую фигурку, а муж повернёт ключ в замке и шагнёт в комнату с весёлым возгласом:

– Ну, где тут мои домочадцы?!

Но чуда не случилось. Рита загнала на совок последний осколок и поднялась.

– Нет, дети, – она серьёзно взглянула на дочку с сыном, – мы с вами будем заниматься с Линой. Во-первых, я обещала её маме, а во-вторых, мы не имеем права бросить работу только потому, что она трудная. Иначе грош нам цена. Нам сейчас необходимо держаться вместе и помогать друг другу.

Галя кивнула, а сын упрямо наклонил голову:

– А если она сама не захочет?

– Значит, Лине тоже придётся потерпеть нас до каникул.

– Она злая, – не сдавался Ромик, – неужели ты не замечаешь, как она смотрит? Только и думает, как напакостить.

Рита вспомнила быстрые острые взгляды Лины, в которых чувствовалась то ли хитрость, то ли скрытое сопротивление. Непростая девочка, очень непростая. Может, прав Рома и имеет смысл подыскать себе другую воспитанницу, пока не поздно, а с Линой пусть другие мучаются – не сирота она, в конце концов, у неё мать есть. Пару секунд она раздумывала, а потом решительно сказала:

– Нам надо постараться полюбить Лину, и тогда мы все станем другими.

– Мама, так нам теперь к ней подлизываться, что ли? – Голос Гали задрожал от возмущения.

– Ни в коем случае! – быстро ответила Рита. – Просто надо посмотреть на Лину другими глазами и, главное, постараться её понять.

Перед тем как позвонить родителям, Рита для бодрости выпила две чашки кофе, а потом посмотрела в зеркало, откуда на неё взглянула измождённая светлоглазая женщина со впалыми щеками и тонкими морщинками у рта. Волосы кое-как собраны в пучок и перетянуты резинкой. Да и зеркало в комнате давно не протиралось, тускло отсвечивая тонким слоем пыли. Сделав шаг в сторону, Рита осмотрела зазеркальное пространство с двумя диванчиками коричневой кожи и белой мебелью в скандинавском стиле. Зеркало покупалось в новую квартиру, чтобы отражать семейное благополучие. И та жизнь была счастливой, очень счастливой, жаль, что осознание прошлого счастья достучалось до разума через нынешнее горе.