– Да там же детей, как гороха! – воскликнул Маркел.

Не разбирая пути, он шагнул в ледяную воду и уже на ходу, обернувшись, погрозил кулаком Егору:

– Отлучаться не смей! Береги мать с братьями и подсобляй тому, кто придёт за помощью. Понял?

– Да.

Глаза Егора тревожно расширились, но голос звучал твёрдо.

Воды было по грудь. Немедленно вымокнув насквозь, Маркел сумел добраться до соседей и сразу же подхватил визжащего малыша Фролку. За ним выловил годовалую Дуську, что накрепко держалась за борта люльки. Сами родители – Пётр и Манька – обезумев от ужаса, тащили из дома расслабленного деда Савву. Тот плакал и просил бросить его и спасать детей.

– Идите к нам, Наташа с Егором помогут, – махнул рукой Маркел в сторону своего дома.

Сам отнёс Егору орущих Фролку с Дуськой, и вдруг увидел пустой ялик, что плыл вдоль улицы. Маркел напряг силы, догнал, схватил рукой за борт и тяжело перевалился на его дно, на удивление почти сухое. Мокрая одежда мешала двигаться. Холодный ветер студил тело почище ледяной корки, что валит корабли на дно моря. Маркел не боялся обморозиться насмерть, но в глубине души спасительным колокольцем зазвучала молитва Иисусова: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного». Слова грели и успокаивали, придавая мыслям ясность, а рукам крепость и силу.

Мимо плыли брёвна, куры, козы, какие-то тряпки, лыковые корзины. Кружили в водовороте дрова с целой поленницы. Увидев впереди ныряющую женскую голову, он направил ялик туда и протянул руку:

– Залезай, живы будем – не помрём.

Сердце резало, пот застилал глаза, а спину студило порывами ветра. Тяжёлая серая волна билась о борт ялика, где, свернувшись в комок, тихо подвывала незнакомая женщина.

Высматривая следующих утопленников, Маркела кольнула тревога: «А ведь, поди, и Васильевский залило, и Петербургскую сторону. На островах земли низкие, в потоп всегда мокро. Как там блаженная? Сыщет ли помощь?»

Маркел заволновался, стал вспоминать, к кому Ксения любила захаживать, и гадал, устоит ли Матфеевская церковь против напора реки, не рухнут ли стены? В церкви много людей спастись могут.

Казалось, что конца не будет ни этой ночи, ни страшным холодным волнам, ни крикам людей, которым он ничем не мог помочь. Он подобрал ещё трёх человек и сквозь мутный рассвет стал высматривать высокое место, куда их высадить. Впереди, на набережной Фонтанки, скалой маячила громада каменного дома со всполохами свечей за оконными стёклами. Его ялик столкнулся с другой лодкой, переполненной людьми. Кто-то громко выругался по-иностранному и, перейдя на русский, крикнул:

– Эй, мужик, помоги! Прими от меня людей, а то перевернусь!

Маркел увидел барина в шлафроке с намокшим мехом. С веслом в руках тот стоял на одном колене и пытался удержать на плаву тяжелогружёную лодку.

– Давай переваливай! – Маркел показал рукой на свободное место, и в сей же миг через борт плюхнулась толстая баба в исподнем белье. Видать, потоп застал её во время сна.

– Куда, дурища?! Держись за борт! – заорал барин.

Вздымая брызги, баба заколошматила руками по воде, раскачивая утлый чёлн, с которого выпрыгнула.

Ялик Маркела был поболе и поустойчивее. Люди с его кормы тянулись к бабе, кричали, пытались поймать её за волосы. Но куда там!

Сильно ударив ладонями по воде, она ушла под дно лодки.

Потом внезапно вынырнула с другой стороны челна. Над водой сверкнул широко распахнутый в крике рот. Вращая глазами, баба задыхалась и трепыхалась, как рыба в сети.

– Ах, чтоб тебя разобрала нелёгкая! Хватайся! – рывком барин сунул ей лопасть весла.

«Зря он», – мелькнуло в голове у Маркела, но поздно, потому что баба вцепилась в весло, повиснув на нём всем телом, и не успел барин охнуть, как сверзился вниз. Наверное, он ударился виском об угол, потому что внезапно побелел и опрокинулся на спину, распуская по воде полы шлафрока.