И тут же застонала, когда до меня дошёл смысл написанного. Мне полагалось прийти к городской лечебнице для больных, чтобы забрать своего отца. Папаша не погиб под колёсами экипажа. Он спасся, но если верить написанному, потерял обе ноги.

– Ну за что? – расплакалась я, выронив письмо из ослабевших рук.

У меня нет возможности ухаживать за отцом-калекой. А в богадельню просто так не возьмут, ведь у него есть родственники. Да и странно это, при живых детях папаша в богадельне среди нищих и одиноких.

Но всё же… Придётся ещё кусок маленькой площади выделить на топчан, слушать его храп и скандалы. Ведь он захочет и дальше пить вино, захочет и дальше играть в карты.

А если он начнёт звать собутыльников в наш дом?

С другой стороны, пока папаша жив, опека нас не тронет.

Как же всё сложно… Подняв письмо, я посмотрела ещё раз на печать. Вся радость от новой работы и счёта в банке испарилась, сменяясь глухой тоской и безнадежностью.

Когда-то всё наладится. Но как же выдержать всё это? Как не сломаться?

Убрав письмо в сумку, я застыла в задумчивости. Прямо сейчас идти за папашей?

Но я вспомнила, что сообщила Эми про отца. Представляю ужас сестры, когда привезу папашу домой. Нет, так я не буду рисковать.

Пройдя по дорожке ко второму выходу, я коротко постучала специальным стуком. Дверь практически сразу распахнулась, а на меня с любопытством уставились две чумазые мордашки.

– Эми, я же говорила рисовать углём, а не есть его, – рассмеялась я, стирая следы на лице сестры.

– Я не ела, просто… Ну он сильно пачкается!

– Ничего, дорогая, я куплю вам карандаши, – улыбнувшись, пообещала я. – Кстати, в моей корзине много вкусностей. Но отдам я всё это только после хорошего и плотного обеда.

Я размотала кастрюлю и с удовлетворением заметила, что суп ещё вполне себе тёплый. Разлив по тарелкам ароматное варево, поставила кастрюлю на печку. Папаша, вероятно, тоже захочет есть, а я надеялась, что супа останется ещ и на ужин. Но ладно уж, деньги на еду есть.