Усилием воли отпускаю руки, нервно сцепляю их перед собой.

Нет! Не согласна! Я не Эйда! Во мне ни единой её черты! Я никогда не обрекла бы другое существо на бесконечные страдания! Мне претит её низкий поступок! Подобное невозможно оправдать! …но получается, Клоинфарн уверен, что я — это она.

Значит, он думает — что во мне её душа? А притащил сюда и запер… зачем? Чтобы отомстить? Чтобы измучить? Но получается так, что мучается он сам!

Или его месть в том, чтобы влюбить меня, а потом с жутким злодейским смехом вырезать уже моё сердце?! Но тогда, почему дракон скривился, когда я почти призналась ему в чувствах?

Он твердит о мести! О ненависти! А сам не может скрыть нежность, с которой смотрит на меня всякий раз, как думает, будто я не вижу.

Он говорил, что хочет вернуть украденное... Но тогда, почему все эти дни мы занимались чем угодно, но только не поисками?!

Не понимаю его! Не понимаю! Я, он, она… всё сплелось в запутанный клубок, где не найти ни начала, ни конца! Чем больше думаю, тем сильнее теряюсь в паутине домыслов. Кажется, ещё немного, и она спеленает меня, как глупую мушку, и я упаду в бездну совсем уж диких предположений.

Одно из них таких тревожит сильнее прочих…

Сегодня, вчера, и раньше… Клоинфарн так жарко целовал меня, как трепетно обнимал… Был ласковым, заботливым и страстным! Но получается, если всё это время он принимал меня за Эйду… То и целуя, он представлял свою первую жену?

И совсем не видел меня?

От одной этой мысли становится противно. И больно!

Что, если я нужна ему как её призрак?! И моя ценность лишь в том — что я продолжение его мёртвой жены? Что, если несмотря на предательство, он любит Эйду? И надеется, что есть объяснение её ужасному поступку! И поэтому не хочет слышать о моих чувствах… ведь я всё же не до конца она.

В груди делается больно, пустота скручивает живот.

В глубине души я понимаю, что это ночные навязчивые тревоги. Я устала, я эмоционально выжата, день был чудовищный! Но всё же… всё же… мне вопреки логике хочется, чтобы Клоинфарн желал только меня! Чтобы я была той, из-за кого он теряет контроль! Чтобы он улыбался именно мне! Танцевал со мной! Ругался и смеялся со мной! Ревновал меня! Видел меня! А не её! Не её!

Эти мысли бестолковые, жалкие, детские, но от них так горько, так обидно за себя, что я падаю лицом в подушку и давлюсь слезами. Будто глупая пастушка из детской сказки, которой разбил сердце дикий оборотень-волк…

В той сказке пастушка думала, что волк её любит… а он целовал девчушку лишь потому, что от неё так аппетитно пахло овечками, которых она каждый день пасла на полянке перед лесом. Волк обожал лакомиться овечками, и поэтому ему так нравилась пастушка… но однажды, он забылся, и желая поцеловать, откусил бедняжке голову.

Вспышкой приходит понимание: Однажды и Клоинфарн забудется. И тогда…

К утру я засыпаю беспокойным сном.

А просыпаюсь в ужаснейшем настроении, когда солнце стоит уже высоко. Лучи проникают в комнату. Они золотом подсвечивают балдахин, искорками отражаются на трёх лакированных стойках… но рассеиваются, когда касаются слеплённой из тьмы женской фигуры, сидящей на краю моей кровати.

Чёрные волосы женщины развивает ветер, которого на самом деле в комнате нет. В провалах глазниц мерцает алый огонь, рот уродливо изогнут.

Раньше я бы уже дрожала и плакала от ужаса! Но сейчас не испытываю ничего похожего на страх. Словно после вчерашнего путешествия в Аштарию что-то во мне переломилось… и изменилось навсегда.

— Он предаст тебя… — скрежещет тень.

— И тебе доброе утро, Эйда, — отвечаю я с ироничной улыбкой.