Когда он сел, я спросил:

– Вы, надеюсь, уже в курсе всего случившегося?

– Да, да.

– Каково будет ваше мнение по поводу этой истории?

– У меня пока нет никакого мнения. Я думал, вы разберетесь в том, что произошло.

– Это, конечно, мне льстит, но я не могу, побеседовав с потерпевшим, тут же найти вещи. Кто, кроме вас, знал, что Борзых будет хранить аппаратуру у себя?

– Никто.

– Совсем?

– Совсем.

– Нет, так не пойдет. Вы сами не хотите себе помочь. Подумайте, не спешите.

– Понимаете, я уверен, что никто. Я ж еще не совсем склеротик.

– Ну хорошо, нет так нет. Ну а Борзых вы доверяте?

– Игоря я почти с детства знаю, в одном дворе росли. Неужели он меня подставит? Да он сам места не находит, как вы можете такое думать?

– А, к примеру, не вернет он вам через неделю видики, что тогда?

– Ну, я не знаю. Ущерб понесем, значит. Обидно. Только договор с фирмой заключили. Черт, помещение под склад не могли найти. Знаете, как с этим сейчас трудно?

– Представляю. Я не понял, а что, Борзых не будет возмещать вам ущерб?

– Да вы знаете, я как-то с ним об этом еще не говорил, но, наверно, возместит хоть частично. Да что вы, Игорь – человек. Он и с оформлением нашим помогал и с деньгами выручал без процентов.

– Понятно. Давайте так договоримся, если вы чего-нибудь вспомните, то позвоните, хорошо?

– Ладно. Помогите, пожалуйста, я в долгу не останусь.

«Ну вот, опять начинается», – подумал я. По идее, у меня в кабинете уже вместо Рэмбо должен был бы Рембрандт висеть, причем, подлинник, купленный на деньги благодарных потерпевших, а сам я не на трамвае разъезжать должен, а на «Мерсе».

– Спасибо, но меня государство содержит, поэтому лучше налоги платите и все о'кей. Я вам позвоню еще.

Я указал на дверь, дав понять, что аудиенция закончена, Харитонов еще раз вытер пот и вышел.

Я задумался. Надо сразу определиться, на что работать – на отказник или на раскрытие. Это немаловажный вопрос. Кра-жонка готовилась тщательно и на шару видиков не найдешь. Где пахнет миллионами, там шара не пройдет. Отказать, пожалуй, проще. Накапать чего-нибудь на Харитонова или Борзых, чтобы в прокуратуре убедились, что все это туфта, никакой кражи не было, а они между собой разобраться не могут и впутывают милицию. Пожалуй, так и сделаю, ну а если зацепочка будет, тогда, может, и аппаратуру найду.

В двери снова постучались. Я вежливо отозвался. В мои хоромы зашла особа лет двадцати пяти, внимательно осмотрела стены, недовольно фыркнула и, не спрашивая разрешения, села на стул.

– Вызывали? Я Пирогова Галина.

– Да, да, сеньора, здравствуйте. До начала нашей беседы я хотел бы предупредить, что она будет носить конфиденциальный характер, без всяких протоколов и записей. И надеюсь, что она пройдет в теплой дружеской атмосфере.

Галя опять фыркнула. Из манер ее было ясно видно, она была интеллигентной девушкой и в очередях «Куды пре-е-ешь?» не кричала. Симпатичное личико со вздернутым носиком, алая полоска губ и длиные распущенные волосы с мягким завитком. Кто-то мне говорил, что такая прическа называется «Ниагарский водопад». И вообще, глядя на Галю, я вспоминал верные слова, что ничто так не красит женщину, как перекись водорода.

– Меня интересует одна ваша подруга – Катя Морозова. Может, помните?

– Ха, еще бы эту сучку да не помнить, – невзирая на свой интеллигентный вид, ответила Галя.

Такое начало меня обрадовало. Если лучшая подруга лучшую подругу сучкой называет, значит, можно рассчитывать на что-нибудь интересное. Всегда хорошо, когда люди находятся в неприязненных отношениях, для уголовного розыска, конечно, – такого друг о друге наговорят, заслушаться можно. А особенно, если каждой стороне поддакивать и выражать искреннее возмущение действиями другой.