Да только удовольствие было бы недолгим: Горгулья в один миг схватил бы Хани и либо убил ее на месте, либо арестовал.

Дело того не стоило – и Хани, кажется, тоже это поняла. Выпрямившись во весь рост среди битых банок и мятых коробок, она расправила плечи и взмахнула рукой.

Насекомые, как единое целое, разом поднялись в воздух и, развернувшись, устремились в туннель.

Дождавшись, пока они скроются, Отмороженная кивнула Горгулье.

– Уничтожь это.

Нова ахнула, но этого никто не услышал, так оглушительно завизжала Хани.

Побросав ульи на землю, Горгулья принялся методично крушить их массивными каменными ножищами.

В криках Хани сначала слышался гнев, потом отчаяние. Заламывая руки, она беспомощно смотрела, как разрушают ульи – многие пчелы и трутни даже не успели из них вылететь. Ее тело сотрясали рыдания. Хрупкие, как бумага, ошметки стен летели во все стороны. Трупики насекомых и оторванные пчелиные крылья ковром усеяли цементный пол.

Все это время Горгулья не переставая улыбался. Это была жестокая улыбка ребенка, попробовавшего с хрустом давить ногой жуков и нашедшего в этом садистское удовольствие.

Нова все сильней сжимала зубы, пока не заныли челюсти. Она переводила взгляд с Хани на Ингрид, с Цианида на Фобию, но ни один из них не шевельнулся, чтобы остановить Горгулью.

Любая такая попытка была бы расценена как нападение на Отступника и послужила бы поводом для задержания. Приняв много лет назад предложение Цианида, Отступники ясно дали понять, что больше Анархистам ничего не сойдет с рук.

Наконец Горгулья закончил и отшвырнул ногой останки последнего улья. Пролетев через платформу, бесформенный кусок упал на пути и остался лежать там, недалеко от места, где Отмороженная рассыпала хрустящий завтрак Уинстона.

– Ну, теперь, когда все в наличии… – Отмороженная сладко улыбнулась, поигрывая своей сосулькой, как жезлом, – пора заняться делом.

Развернувшись так внезапно, что Нова не успела сообразить, что она задумала, предводительница Отступников метнула сосульку в Фобию, как копье. Лед с силой ударил его в грудь, и все тело Анархиста мгновенно окутал черный дым, смешавшийся с тенями туннеля.

Почти одновременно с этим Хвостокол взмахнул своим зазубренным хвостом и ударил Хани. Ядовитые шипы пришлись ей в бок, вскрик удивления превратился в вопль боли, тело будто окаменело, и женщина, как подломленная, упала на пол. Чуть ли не тем же движением Скат мотнул хвостом в сторону Лероя, зацепив тому плечо. Не успев отбежать, Лерой застыл, потом откинулся назад и упал навзничь на цемент.

Нова снова подняла ружье, теперь она целила в Хвостокола. Но он уже закончил свое дело. Хани так и осталась лежать у поваленного стеллажа, а Лерой был совершенно недвижим, только глаза часто моргали, глядя в низкий потолок. Нова не знала, каким ядом был начинен хвост Ската, но обе его жертвы были, казалось, парализованы и оставались неподвижными. Судорожно подрагивали лишь конечности – видимо, яд по кровеносным сосудам проникал все глубже в организм.

Ингрид, издав воинственный клич, спрыгнула на платформу, в ладони у нее вращалась сфера – голубоватый сгусток энергии. Отмороженная развернула ладонь, и из нее вырвался ледяной поток, формируя у ног Ингрид настоящий небольшой ледник. Вскрикнув от неожиданности, Ингрид замахала руками, чтобы не упасть: инерция увлекала ее тело вперед, а ноги оказались примороженными к путям. Она отвлеклась от бомбы, которую начала формировать, и та испарилась.

– Кажется, ты последняя из Анархистов, кто еще держится на ногах, – заметила Отмороженная, стряхивая с пальцев на цемент последние льдинки. – Ладно, пока с вас довольно. Просвети меня – есть ли какие-то причины оставить вас в живых после того, что бы учинили сегодня во время праздничного шествия?