– Кто это? – спросил Шарль. – Я уже давно ее вижу.

– Не знаю. Кажется, артистка мюзик-холла. Ей ампутировали ногу, потом руку.

– Она знает?

– Что?

– Я хочу сказать, больные, они знают?

– Никто не знает, доктор запретил об этом распространяться.

– Жаль, – проговорил он с усмешкой. – Может, она не так чванилась бы.

– Побрызгайте инсектицидом, – сказал Пьер перед тем, как сесть в фиакр. – Здесь пахнет насекомыми.

Араб послушно распылил немного жидкости на белые чехлы и подушки сиденья.

– Готово, – сказал он.

Пьер нахмурил брови:

– Гм!

Мод закрыла ладонью его рот.

– Не надо, – умоляюще сказала она. – Не надо! И так сойдет.

– Как хочешь. Но если наберешься блох, потом не жалуйся.

Он подал ей руку, чтобы помочь подняться в фиакр, и уселся рядом. Худые пальцы Мод оставили на его ладони сухой лихорадочный жар: у нее всегда была небольшая температура.

– Повезите вокруг крепостных стен, – распорядился Пьер.

Что ни говори, бедность делает человека вульгарным. Мод была вульгарна, он ненавидел ее панибратство по отношению к кучерам, носильщикам, гидам, официантам: она постоянно принимала их сторону, и если их заставали на месте преступления, всегда старалась найти им извинения.

Кучер стегнул лошадь, и фиакр, скрипя, тронулся.

– Ну и колымага! – смеясь, сказал Пьер. – Того и гляди, ось сломается.

Мод высунулась из окошка и посмотрела окрест большими, серьезными и совестливыми глазами.

– Это наша последняя прогулка.

– Да! – ответил он. – Последняя.

Она настроена на лирический лад, так как это последний день, и завтра мы сядем на пароход. Это его раздражало, но он лучше переносил ее задумчивость, нежели веселость. Она была не очень красива, и когда хотела выказать любезность или живость, это сразу превращалось в бедствие. «Вполне достаточно», – подумал он. Будет завтрашний день, три дня плавания, а потом, в Марселе, до свидания, каждый пойдет своей дорогой. Он был доволен, что заказал себе место в первом классе: в третьем путешествовали четыре женщины, он пригласит ее в свою каюту, когда захочет, но, будучи робкой, она никогда не осмелится подняться в первый класс, если он сам за ней не придет.

– Вы заказали себе место в автобусе? – спросил он.

Мод немного смутилась.

– Мы не поедем автобусом. Нас подвезут на автомобиле в Касабланку.

– Кто?

– Один знакомый Руби, солидный господин, совершенно обворожительный, нам придется сделать крюк через Фес.

– Жаль, – вежливо отозвался он.

Фиакр выехал из Марракеша и теперь катил среди европейского города. Перед ними всухую гнил огромный участок с развороченными бидонами и пустыми консервными банками. Фиакр проезжал меж большими белыми кубами со сверкающими стеклами; Мод надела темные очки, Пьер немного морщился из-за солнца. Аккуратно расположенные бок о бок, кубы не давили на пустыню; подуй ветер – и они, казалось, улетели бы. На одном из них повесили указатель: «Улица Маршала Лиоте». Но улицы не было: совсем маленький рукав асфальтированной пустыни между зданиями. Три туземца глазели на проезжающий фиакр; у самого молодого было на глазу бельмо. Пьер приосанился и строго посмотрел на них. Всегда следует показать свою силу, чтобы не быть вынужденным ею воспользоваться, – эта формула не имела смысла только для военных властей, но она предписывала нормы поведения колонистам и даже обычным туристам. Не нужно демонстрировать свое могущество: надо лишь не забываться и просто держаться прямо. Тревога, угнетавшая его с утра, испарилась. Под тупыми взглядами этих арабов он чувствовал, что представляет Францию.

– Что будет, когда мы вернемся? – вдруг спросила Мод.