Через неделю отец уехал. Он уехал не просто из их городка, он уехал из её жизни. А ещё через девять месяцев родился он, Павел Константинович Рощин. Мама дала ему свою фамилию. А ещё цвет глаз, длинные ресницы и характер. От отца же теперь, после его смерти, осталась большая квартира в Питере, о чём им в письме и сообщал нотариус. Копия завещания прилагалась к письму в конверте.

Рощин встал, засунул руки в карманы брюк и, погружённый в воспоминания, медленно пошёл вдоль длинного стола. Кабинет был обставлен с присущим хозяину аскетизмом. Здесь не было ни роскошного глобуса-бара, ни хьюмидора с дорогущими кубинскими сигарами, ни предметов живописи в безвкусных, отливающих золотом рамах как у Знаменского, ни кожаной мебели, ни коллекции холодного оружия, ни комнатного фонтана, купленного в Португалии за какие-то немыслимые деньги, как у Шатова. Рощин сам спроектировал мебель для своего кабинета, сам занимался его дизайном. Все конструкции здесь были подчинены функциональности и практицизму, помещение просто кричало о характере его владельца. Светлый ламинат на полу, монохромная, чёрно-белая поверхность фасадов и столешницы, хромовые каркасы стульев, стеклянные полки на стенах, густо заставленные техническими справочниками на английском языке. Поверх полок висела большая чёрная рамка, внутри которой на белом фоне была выведена надпись на иврите:

וזה יעבור

На вопрос, что она означает, Рощин отшучивался, что сам не знает, ему просто понравилась её визуализация.

Стена, располагавшаяся напротив двери, была огромным витражным окном, у которого стоял письменный стол Рощина и единственный, пожалуй, предмет роскоши – изготовленное на заказ глубокое анатомическое кресло. Он очень много времени проводил за компьютером, и роскошь эта была вынужденной. К письменному столу примыкал огромных размеров стол для совещаний. Здесь проектно-архитектурным бюро, которым он руководил, проводились планёрки, с лёгкой руки Рощина больше похожие на диспуты. За время руководства бюро, Павлу удалось собрать отличную команду не просто профессионалов, а по-настоящему творческих, мыслящих людей. Обычно тут обсуждали проекты, спорили, приводили аргументы и доводы. Рощин редко вмешивался, предпочитая как бы наблюдать со стороны, оценивая, взвешивая, иногда вставляя комментарии. Последнее слово всегда было за ним, и нередко Рощин, выслушав концепции всех присутствующих, отдавал разработку сразу нескольким сотрудникам, чтобы потом выбрать один, самый удачный вариант. Обычно этот стол был завален рабочими чертежами, расчётами, сметами, результатами экспертиз, отчётами изыскателей. Но не сегодня. Сегодня на углу стола лежали аккуратно подшитые в папки документы – результаты работы бюро и юридического отдела за несколько месяцев. Электронная презентация застройки квартала была тут же, записанная на флеш-карту. На ней за почти восемь минут несколько гектаров земли в пригороде Рима превращались в клубный посёлок сегмента лакшери, со своими коммуникациями, прудом, парком, двумя школами, торговым центром, четырьмя спортивными площадками, двумя теннисными кортами, детским садом и спа-центром. Бюро Рощина спроектировало двадцать четыре варианта домов, выполненных в одном архитектурном стиле. Презентация показывала, как на глазах рылись котлованы, росли стены и ложилась мозаика в бассейны, как появлялись дороги и тротуары, вырастала трава на газонах и деревья в парках. Глядя на экран этой ночью, Павел испытывал удовлетворение своей работой и гордость за бюро. Все было готово. Осталось провести переговоры с инвестором и подписать договор. Этот проект станет вишенкой на послужном списке Рощина и откроет новые границы и перспективы. Рощин остановился напротив рамки с надписью на иврите.