У входа стоял Владеющий – точно такой, каким себе представляла по легендам из книг. Длиннополая алая мантия, ворох амулетов на шее, светящаяся зелёным сфера, замершая в воздухе над ладонью… только вот красивое лицо, перемазанное в копоти и крови, никак не вписывалось в образ степенного мага.
Он уже собирался сделать шаг вперёд, когда неожиданно налетевший поток пламени уронил его на землю. Огонь нехотя переметнулся на толстую ткань шатра. Я инстинктивно дёрнулась назад, споткнулась о пьедестал и упала с возвышения. Серебряный полумесяц, стиснутый в руке, больно впился рогами в кожу.
Тревога росла. Точно ли чародеи во всём виноваты? Не просто же так мой «спаситель» очутился взаперти. Не выпустила ли я случайно настоящего демона, слепо поверив его словам?
– Жива? – походя поинтересовался ввалившийся в шатёр Кирино. – Рисса?
Он пугал. Не только своим видом – обугленное тело мертвеца лишь отдалённо напоминало человека, только сияли с покрывшегося коркой лица два ярко-льдистых голубых глаза. В голосе появились странные шипящие нотки, стали растягиваться гласные. Словно он стал довольным котом, объевшимся сметаны, по-другому и не назовёшь его неестественное веселье. Только… не сметану он ел, а творил безумства. Убивал. Нельзя так. Нельзя!
В ужасе зашарила взглядом по шатру в поисках спасения. Выход один, но там – демон. И огонь, постепенно подбирающийся ближе. Разодрать бы ткань, да нечем. Вырваться бы и сбежать, да некуда. Как бы было замечательно, сумей я вновь увидеть знаки над его головой, превратить непокорную змею в круг. Или – сразу превратить его в пепел, чтобы даже уродливого тела не осталось. Пшик – и нет больше жуткого хитрого демона.
Кирино недовольно качнул головой и сделал шаг, протягивая руку, с которой лохмотьями свисала кожа. Двигаться он стал медленнее.
– Выкинь. Разбей. И уйдём отсюда.
– Не подходи! – взвыла я и вскочила, прижавшись спиной к натянутому пологу шатра.
– Рисса… – он остановился. – Ну же!
Отдать – не просил. Значит, внутри было заключено что-то такое, что нужно ему как воздух. Пискнула, но двинуться не смогла – одеревеневшие ноги больше не подчинялись.
– Ты не знаешь, что делаешь. Позволь, я помогу…
Не позволю! И он понимал это, и его корёжило и кривило. То ли не мог подойти из-за зеркала, то ли боялся, что я могу сделать с ним что-то… Была ли у меня власть над ним теперь? Могу ли взять – и заставить его исчезнуть? Могу. Хотя бы попробовать.
Выдохнула, закусила губу. Пепел, пепел. Не демон в теле мертвеца передо мной – горстка пепла. Сгореть ему в синем пламени и осыпаться белыми хлопьями на землю. Гореть ему и чувствовать всё то, что почувствовали принесённые в жертву люди. И не восстать вновь, не выбраться за пределы сумрака, остаться там навсегда.
И, прежде чем сознание ускользнуло из-за напряжения, я увидела. И синее пламя, и белые хлопья – всё, как мерещилось, как хотелось.
Но горела, кажется, я сама.
(2)
Дрожит, когтистой лапой покалывая непривыкшие к сумраку глаза, свет чадящих факелов. Свод арочного коридора утопает в клубящейся тьме – дышащей, наблюдающей; не в силах смотреть на неё дольше удара сердца, отвожу взгляд и под ногами вижу нарисованный кровью жертвенного петуха круг. Скомканный, едва различимый серый голос над ухом резко обрывается, в плоть вонзается боль перерождения, перекатывается волной под кожей, судорога выворачивает наизнанку суставы… нет, это ничего. Главное, теперь – живой.
– Живой, – подтверждает мысли колдун, чей голос кажется куда приятнее, чем у того, кто читал заклятье. Больше никого, кроме заклинателя и колдуна, в зале нет, и это успокаивает.