Так переживает, что постоянно пилит, – о да, такую породу женщин Кис знавал.
– …Всем доброго вечера! – громко произнес он. – Оксана, завтра подтягивайтесь к десяти утра, встречаемся у вашего бывшего дома. Адрес я записал.
Кис направился было к выходу, но Толик его догнал.
– Ты чего, а застолье как же? Хозяйку обижаешь!
– Мне пора, – твердо произнес Алексей.
– Да? Ну тогда чего ж… Жалко. Ща бы выпили, расслабились чуток…
– Я за рулем. Мне еще домой возвращаться.
– А я завтра тоже подъеду. Поучаствую в экстрадиции Юры как представитель власти, – смущенно хохотнул Толя.
Кис кивнул.
– Не, а главное, что Оксана-то в Москву не любит ездить. Так я ее доставлю! – он заглядывал Алексею в глаза, ища поддержки. Его не отпускала неловкость за жену.
– Вот и отлично, до завтра! – подытожил детектив и покинул гостеприимный дом.
Часть вторая
– А я нам елку привез!
Юля обернулась. Том стоял в дверях с небольшой елью, затянутой в сетку. В комнату заструился свежий, живительный запах хвои.
– Игрушки надо будет купить, елочные. Новый год ведь скоро, – добавил он. – Свет зажечь?
В комнате клубились сумерки, неслышно вползающие в окна, и в их синевато-фиолетовом свете силуэт девушки, казалось, тревожно мерцал.
– А новости привез? – напряженно спросила Юля.
Том, не сняв куртку, прошел в комнату, сел на стул, елку положил у ног. Снял очки, протер, снова надел. Юля тоже села, напротив. Сложила руки на столе.
Свет Том так и не включил и теперь с напряжением всматривался в лицо девушки.
– Я попытался поднять тебе настроение… Не вышло, да?
– Том, не тяни, говори! Все плохо?
Молодой человек с сожалением кивнул.
– Они сменили не только провайдера, но и компы. Мой хакер это подтвердил.
Юля не ответила, отвернулась. Том – на самом деле Никита Томашевский, от фамилии и прозвище – некоторое время созерцал ее профиль, обращенный к темному окну. Профиль нежный, волнующий, с летящим и чувственным росчерком линии губ.
– Так нельзя, Юль.
– Я тебе шах поставила.
Том мельком глянул на шахматную доску с фигурами, раскрытую на столе. Она никогда не убиралась, уже на протяжении нескольких лет, только изредка Том смахивал с нее пыль. Эта доска была у него с детства, именно на ней маленький Никита начал учиться играть в шахматы с отцом. Он возил ее с собой повсюду, даже на отдых с родителями, где на пляжах всевозможных курортов обыгрывал дядек, пожелавших сразиться с пацаном. И хотя у него было несколько наборов шахмат – и электронных, и из дорогих материалов: черные – эбеновое дерево, белые – слоновая кость, – именно эту первую, старенькую и облезлую доску он считал своим талисманом.
Несмотря на подступающую темноту, Никита разглядел диспозицию оставшихся на доске фигур.
– Молодец, – одобрил он. – У тебя есть шанс поставить мне и мат, – засмеялся он.
Но Юля не ответила, не улыбнулась, не подхватила его шутливый тон.
Никита потянулся через стол, взял ее ладони в свои, сжал.
– Юлька, не кисни, мы что-нибудь придумаем!
Она медленно высвободила свои ладони, поднялась, пересела на диван, покрытый пестрым рядном. Ее силуэт полностью утонул в темноте.
Том тоже поднялся, подошел к двери и щелкнул выключателем. Комнату залил желтоватый свет от старой трехрожковой люстры.
Когда-то, еще в начале девяностых, его родители купили этот дом в деревне за бесценок у одной старушки и ездили туда отдыхать каждое лето, тем более что несколько их друзей обзавелись домами по соседству. Веселое было время – время их молодости, беспечной и еще бездетной…
Но чем лучше шли у них дела, тем реже они приезжали в деревню, а к моменту рождения сына дом был заброшен окончательно. Из рядовых советских инженеров с крошечной зарплатой («зряплатой», как тогда острили) родители Никиты превратились в преуспевающих предпринимателей, построили дорогостоящий терем в ближнем Подмосковье, куда и привезли новорожденного сына из роддома.