Все сотрудники училища держали себя с отцом весьма учтиво, но стоило ему выйти за дверь, как из комнаты с телефоном донеслись какие-то гаденькие перешушукивания. Говорили очень тихо, но Слава как-то почувствовал, что речь идёт об их семье. «…А девчонка-то тут же конфету со стола цап, – прозвучало за стеной. – Сразу видно, детишки большого начальника».

Слава перевёл взгляд на Наташу и увидел в её ручке конфету в красной обёртке.

– Ты без спросу взяла, что ли? – спросил он строго, как и полагается старшему.

Малышка расплакалась.

– Она в вазочке лежала. Я подумала, что можно.

– Никогда нельзя брать без спросу! Только если угощают.

Взяв у плачущей сестрёнки конфету из рук, Слава решительно вошёл в комнату с телефоном. За столом у стены друг напротив друга сидели двое с нагловатыми физиономиями.

– Вот возьмите! – с достоинством проговорил Слава, опуская конфету на стол. – Мы нечаянно. И никакие мы не дети большого начальника. Мы дети генерала Долганова!

Поражённые поведением мальчика, который поначалу показался им совсем несмышлёным, сотрудники училища не нашли что сказать и потом притихли надолго. Видимо, испугались, что «сынок большого начальника» нажалуется на них отцу. Но Славе даже в голову не приходило говорить об этом с отцом. Ему казалось, он и сам уже вполне за себя постоял.

И на этом, пожалуй, детские воспоминания заканчиваются. От всего, что происходило дальше, у Долганова уже нет ощущения детства. Летом того же 1953 года в семью Долгановых пришло большое горе.

Отец разбудил их с сестрой рано утром. Он был одет в гражданское. Мамы нигде не было. Но спросить, куда она ушла, дети даже не решились, такой леденяще угрюмой скалой показался им в то утро отец. Он отвёл детей к бабушкиной старинной приятельнице Тамаре Иннокентьевне Дудецкой, у которой они пробыли до вечера. И хотя чадолюбивая тётя Тома старалась держаться с детьми как обычно, Слава с Наташей чувствовали, что произошло что-то ужасное, что как прежде уже никогда не будет.

Когда тётя Тома устроила малышам тихий час после обеда, они сквозь сон услышали, как она говорит по телефону с бабушкой:

– Всё в порядке, Фанечка, малыши спят… Да, я так подумала, пусть лучше у меня побудут… Зачем им сейчас в детский сад? Вечером ведь вы должны будете как-то им сказать… Ну а как? Сами не скажете, из соседей кто-нибудь ляпнет… Конечно-конечно, пусть ещё побудут… Я им только рада… Хоть месяц, хоть год… Но когда-то же нужно будет им сказать. Они ведь и меня будут спрашивать… Фанечка, милая, надо держаться! У тебя двое внуков! Игнатий, он ведь такой… Он надолго может замкнуться. А детям же тепло нужно, забота. Вот ради внуков ты и должна жить дальше! А я помогу во всём…

Слава резко сел на кровати, ощутив какую-то распирающую изнутри пустоту, которая потом не покидала его всё детство. Мыслей ещё не было. Мысли пришли позже. А тогда была только нестерпимая пустота, как будто внутри что-то вырезали. И его ощущение словно передалось Наташе. «Мама! Мама! Мамочка! – зарыдала она. – Где же мамочка?!»

Став постарше, дети узнали, как нелепо всё случилось. На протяжении нескольких месяцев Вера чувствовала какое-то желудочное недомогание, но к врачу не шла и близким ничего не говорила, не желая их огорчать. Подруга посоветовала ей курс лечебного голодания, который Вера поспешила испытать на практике. На третий день курса она потеряла сознание, перебегая дорогу в неположенном месте. Водитель грузовика не справился с управлением…

Первый год после смерти матери был очень тяжёлый. Убитый горем Игнатий не замечал ничего вокруг. Даже дети перестали для него существовать.