Я мысленно улыбнулась. Маргарита Денисовна говорила, что у некромагов началась жаркая пора – на двух городских кладбищах объявились вурдалаки. Конечно, им теперь не до практиканта. Сереге же, видимо, в одиночку общаться с призраком боязно. Хотя он, конечно, в этом никогда не признается.

– Я звал с собой Бакланова, – продолжал Чистяков, – но он весь в цифрах, таблицах и графиках. Да и с музыкальным слухом у него не очень.

– У меня с музыкальным слухом тоже все печально.

– Зато ты сможешь увидеть самого органиста.

– Почему бы тебе не позвать на концерт кого-нибудь другого?

– Другого нельзя. Приводить с собой на задание посторонних людей строжайше запрещено. А ты не посторонняя. Ты – коллега.

– Есть еще Вика Хотылева.

Взгляд Чистякова стал таким осуждающим, что я почувствовала себя дурой.

– Ладно, – кивнула я. – Я с тобой пойду. Но учти, помощник из меня еще хуже, чем музыкант.

– Помогать мне не надо, – качнул головой Серега. – Мне нужна компания. А с призраком я уж как-нибудь справлюсь…

В костел мы явились аккурат к началу концерта. Пожилой мужчина, очевидно местный сторож, впустил нас через заднюю калитку во двор, а потом проводил к высокой резной двери главного входа.

Стоило переступить порог храма, как откуда-то сверху грянула мелодия – торжественная, грозная, величественная, необыкновенно знакомая. Она обрушилась на наши головы, как водопад. Ее звуки неслись со всех сторон, создавая впечатление, будто в пустом зале с узкими деревянными скамеечками собрался невидимый оркестр, и он играет сразу отовсюду.

Чистяков, тронул меня за локоть и указал рукой в глубину храма. В полутемном зале, освещенном небольшим боковым светильником, кто-то сидел. Не призрак, а живой человек – широкоплечий мужчина, с копной густых темных кудрей.

– Неужели настоятель решил проконтролировать мою работу? – усмехнулся мне в ухо однокурсник.

Словно услышав его слова, мужчина обернулся. От неожиданности я охнула. Это был Андрей Кутузов.

Увидев нас, Андрей махнул рукой и указал на скамейку рядом с собой. Мы с Серегой переглянулись, а потом подошли к нему и послушно уселись на лавку. Чистяков хотел что-то сказать, но Кутузов жестом его остановил.

Музыка между тем продолжала бушевать, как могучий океан. От мощного дыхания органа по спине и рукам скакались мурашки, а сердце сжималось от переполнявшего его восторга.

– Это был Иоганн Бах, – сказал Кутузов, когда мелодия смолкла. – Токката и фуга ре минор. Самое знаменитое его произведение.

– Я прошу прощения, – Чистяков смущенно откашлялся. – Что вы здесь делаете?

– Пришел послушать музыку, – Андрей невозмутимо пожал плечами. – Мне сказали, что сегодня Марк отправится в райские кущи. Я не мог пропустить его последний концерт.

– Марк – это органист? – догадалась я.

– Да.

– Но где же он?

– На хорах, конечно. Орган в католических храмах размещается под потолком, чтобы музыка нисходила на прихожан с высоты.

– Значит, придется лезть под потолок, – пробормотал Чистяков.

– Придется, – кивнул Кутузов. – Однако я попросил бы вас сделать это чуть позже. Минут через сорок, когда концерт подойдет к концу. Очень уж хочется его дослушать.

Серега пожал плечами и откинулся на спинку скамейки.

– Ты тоже планируешь подняться на хоры, Саша? – спросил Андрей у меня.

– Нет, – я покачала головой. – Я просто пришла на концерт.

Андрей улыбнулся. Эта улыбка согрела меня, как теплая печка в студеный зимний день. Волнение и внутренний трепет, которые не оставляли меня с того момента, как мы подошли к костелу, испарились, будто их и не было.

Музыка зазвучала вновь. Она была веселой и игривой, нежной и печальной, ласковой и бесконечно доброй. Она признавалась в любви, прощала промахи и обиды, обещала счастье и вечную жизнь. Мое сердце пело вместе с ней, а по щекам сами собой катились слезы.